объясняют обычно политическими причинами. Елизавета боялась соперничества с наследником и тех заговоров, которые постоянно заваривались в его пользу при дворе. К этому правильному утверждению стоит добавить одну бытовую подробность. Императрица, видимо, стеснялась Петра, избегала приглашать на большие собрания, показывать иностранцам. Вместе с мужем оказалась заперта в четырех стенах и великая княгиня. От безделья Петр зверел и дичал. Екатерина же сумела с пользой употребить бесконечные часы одиночества. С детства пристрастившись к чтению, она знала, чем себя занять.
Уже тогда ее характеристики в депешах иностранных дипломатов резко контрастируют с описанием супруга. «Великая княгиня достойна супруга более любезного и участи более счастливой, – писал Финкенштейн. – Лицо благородное и интересное предвещает в ней свойства самые приятные, характер же сии предвестья подтверждает. Нрав у нее кроткий, ум тонкий, речь льется легко; сознает она весь ужас своего положения, и душа ее страждет; как она ни крепись, появляется порою на ее лице выражение меланхолическое – плод размышлений. …Порою молодость и живость берут свое, однако же осмотрительности у нее довольно, и Великому Князю пожелал бы я держаться столь же осторожно. …Нация любит Великую Княгиню и уважает, ибо добродетелям ее должное воздает».
Смех сквозь слезы
Много лет спустя после приезда в Россию, в 1774 г., Екатерина писала г-же Бьельке о принцессе Елизавете-Шарлоте Ольденбургской, просватанной за герцога Карла Зюдерманландского, брата шведского короля: «Я думаю, что будущая герцогиня Сюдерманландская похожа на стольких других девушек ее возраста: она в четырнадцать лет в восторге, что выходит замуж, а в двадцать будет очень жалеть, что вышла». В этих строках сквозит грустная ирония. Ведь и сама императрица побывала в роли четырнадцатилетней «счастливой невесты», которая в двадцать лет уже жалела о замужестве.
Действительно, Екатерине было о чем сожалеть. Нелюбимый, недалекий муж, ревнивая к чужой красоте свекровь. И полное одиночество. Вот результат честолюбивых устремлений принцессы Софии-Августы-Фредерики. Казалось, поставив на карту свою судьбу, согласившись выйти замуж за человека, начавшего вызывать у нее отвращение еще до свадьбы, она проиграла.
«Я сказала себе, – пишет Екатерина в мемуарах, – если ты полюбишь этого человека, ты будешь несчастнейшим созданием на земле; по характеру, каков у тебя, ты пожелаешь взаимности. Этот человек на тебя почти не смотрит, он говорит только о куклах… и обращает больше внимания на всякую другую женщину, чем на тебя; ты слишком горда, что бы поднять шум из-за этого, следовательно, обуздывай себя пожалуйста, насчет нежности к этому человеку; думай о самой себе, сударыня». Однако чем больше цесаревна думала о себе, тем грустнее ей становилось.
Она едва не совершила самоубийство, ударив себя ножом для резки бумаги в живот. Великую княгиню спас жесткий корсет,
