невообразимых фасонов и расцветок.
– Ладно вам закидываться. – Глен одним пальцем дотронулся до Никиного плеча. – Захотел человек и улетел. Его прайваси. Мы все как перелетные фогели. Поклюем семечек, выведем птенцов и курлык-курлык, пора в райские страны. Шеф, мы едем в театр или нет? Ай эм coy нервэс, прямо кошмар!
Все он врал про кошмарное волнение. Это стало ясно, когда три десятка претендентов стали отплясывать на сцене, следуя командам режиссера («Ручейком назад! Прыжок! Еще! Теперь поработайте ногами! Девушка в зеленом трико, я сказал ногами, а не задницей! Волну руками! Так! Показали растяжечку!»).
Среди всего этого броуновского движения Глен смотрелся прима-балериной в окружении кордебалета. Его прыжки были самыми высокими, ручеек самым изящным, ноги он закидывал так, что колено сливалось с плечом, а когда режиссер велел «поддать эротики», все, кто сидел в зале, смотрели уже только на новоявленного Антиноя.
При этом Валя еще успевал метать быстрые взгляды на шефа, так что замысел был очевиден: привел для того, чтобы впечатлить. Фандорин вздохнул, посмотрел на часы – через десять минут пора было ехать за детьми.
Режиссер выставил со сцены всех кроме Вали и теперь гонял его одного, так что исход конкурса можно было считать предрешенным.
И следующая группа конкурсантов, и болельщики, и даже посрамленные претенденты не сводили глаз с божественного танцовщика, подбадривали его криками и аплодисментами. Особенно усердствовали девушки. Николас заметил, что некоторые из них с явным интересом поглядывают и на него. Это было лестно. Если в сорок лет на тебя засматриваются нимфетки, значит, ты еще чего-то стоишь. Он расправил плечи, небрежно закинул руку на спинку пустого соседнего кресла.
Одна девчушка, очень худенькая, из-за алого трико похожая на весеннюю морковку, пошептавшись с подружками, направилась к Фандорину. Ну, это уж было лишнее. Невинно полюбоваться младой порослью – это одно, но вступать с нею в переговоры, да еще, возможно, нескромного свойства?
На всякий случай он снял руку с кресла, застегнул пиджак и нахмурился.
– Извините, вы голубой? – спросило дитя, приблизившись.
Зная раскованность московской молодежи, Николас не очень удивился. Просто ответил:
– Нет.
Морковка просияла, обернулась к подружкам и показала им два пальца, сложенные колечком – окей, мол.
– Значит, вы его ботинок? – кивнула она в направлении сцены. – Пришли попсиховать?
Только теперь до Николаса дошла причина девичьей заинтересованности в его персоне. Слово «ботинок» (производное от «батя») на живом великорусском означало «отец».
– Не ботинок, а коллега, – печально молвил он. – Однако не советую вам, милая барышня, увлекаться Валей.
Девчушка схватилась за сердце.
– Так
