style="font-size:15px;"> Слово «юнга» – голландского происхождения, как и большинство морских терминов, пришедших на Русь в пору зарождения русского флота. Основав в 1703 году легендарный Кронштадт, Петр I открыл в нем и первое в стране училище юнг. Сам император, будущий шаутбенахт флота российского, начинал службу на флоте в чине «каютного юнги». А это значило, что если адмирал Корнелий Крюйс прорычит с похмелья в каюте: «Рррому… или расшибу всех!» – то император должен покорнейше ответствовать: «Не извольте серчать. Сейчас подам…»
Но времена изменились круто, и нашим юнгам таскать выпивку по каютам офицеров уже никогда не придется.
«Волхов» высадил юнг на Соловках утром второго августа, и первые пять дней они провели в кремле, где их все восторгало. Ощущение такое, что эти гиганты-камни сложены не муравьями-людишками, а сказочными циклопами. Обедали юнги в Трапезной палате кремля, которая по величине сводов и дерзости архитектурной мысли могла бы соперничать и с Грановитой палатой Московского Кремля. Странно было просыпаться в кубриках, где когда-то томились декабристы…
Постепенно юнги усвоили, что они становятся военнослужащими, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Одно из таких последствий вменяло им в обязанность трудиться. Но пошли гиблые разговоры, что «ишачить не нанимались», и от работ некоторые отлынивали.
– Сачок! – говорили о таких. – Опять сачкует.
Помимо морской терминологии, давно вошедшей в уставный и литературный обиход, существовал на флоте еще и жаргон. К примеру, «гауптвахта» – слово пришлое из неметчины, хотя всем понятное, но как оно превратилось в «губу» – этого уже никакой академик не выяснит.
Когда один юнга говорил в бане другому: «Ну-ка, подрай мне спину мочалкой», – то это говорилось по-морскому точно, и греха в такой фразе не было. Но когда за обедом слышалось над мисками: «Рубай кашу живей!» – то это уже был не язык моряков, а глупейшее пижонство.
Савка Огурцов почему-то сразу невзлюбил дурацкий жаргон и тогда же решил, что он не станет осквернять свой язык. Сачков он называл по-русски лодырями, а на камбузе не рубал, а просто ел (или, как говорили любители уставов, принимал пищу).
Кремль тогда принадлежал учебному отряду.
– Видал-миндал? – говорил Синяков. – Вот как гайку у них закручивают… Ежели и нас таким же манером завернут, убегу.
– И станешь дезертиром, – отвечал ему Савка.
– Какой же я дезертир, коли присяги еще не давал. Я не дурнее тебя и сам знаю, что бежать после присяги опасненько…
Скоро юнгам выдали первое их оружие – противогазы. Конечно, они по-мальчишески тут же развинтили и свинтили все, что в противогазах откручивалось. Это кончилось для любопытных плохо, потому что юнг сразу погнали в герметические камеры, где их окуривали хлорацетафеноном. У кого противогазы оказались неисправными, те потом до вечера не могли открыть глаз, из которых струями текли обильные слезы.
Юнги изучали положения воинских уставов. Им велели твердо
