мой Малх… Но ты, кажется, расстроен чем-то?
– Меня возмущает заключение проповедника Иоханана… – нахмурив свои тонкие брови, проговорил Манасия. – Мало того что его заперли в подземелье Махеронта, в городе говорят, что Иродиада и Саломея добиваются его головы: так задели их его обличения!..
– Так чего же ты хочешь?
– Я хотел бы, чтоб такие вещи у нас были невозможны…
– Немногого же ты хочешь!.. – усмехнулся отец.
– Мне тяжело, что и старый отец мой не хочет понять меня… – потупившись, горько проговорил Манасия.
– Напрасно, сын мой, ты так думаешь: твой отец очень понимает тебя… – сказал Каиафа. – Но если сын мой захочет, чтобы у него выросли крылья, то я, и понимая такое желание, все же скажу, что это, увы, невозможно… Вот, рассказывают, был у эллинов такой юноша, который захотел летать, – он кончил тем, что упал на землю и погиб… Невозможное – невозможно…
– Что невозможно?! – живо воскликнул Манасия. – Живет человек праведной жизнью и других призывает жить так же, и ему хотят отрубить за это голову. А мы, отрубающие голову, учим детей наших и народ читать и почитать пророков, которые учили тому же, чему учит и этот человек, которого мы казним…
– И пророки, как тебе известно, кончили плохо – как раз так, как, видимо, кончит и твой Иоханан…
– Ты говоришь об этом так, отец, как будто бы ты даже сочувствовал этому… – печально усмехнулся он.
– Милый сын мой, и сочувствие мое, и несочувствие в делах мира решительно ничего не значат… – душевно проговорил старик. – Я просто указываю тебе, юноше, одаренному хорошим умом, что это так есть… Мы не раз говорили с тобой на эти грустные темы, но твое молодое горячее сердце не позволяет, увы, тебе понять твоего старого отца. И ты всегда в таких случаях говоришь со мной так, как будто бы я был ответствен за все зло жизни… Милый, неизбежное – неизбежно…
– Что за странные речи!.. – воскликнул Манария. – Что значит неизбежное? Почему это неизбежно? Вот ты первосвященник, в твоих руках огромная власть – стоит тебе сказать одно слово, и Иоханан будет немедленно освобожден…
– И будет продолжать бесплодно мутить народ? – тихо спросил первосвященник. – И, может быть, народ восстанет против римлян, опрокинет храм – и нас с тобой, кстати, – и римляне опять зальют всю страну кровью, и тысячи крестов, как это уже не раз в последние годы было, поднимутся вокруг стен иерусалимских, и все станет на свое место… Или, точнее, почти все, так как, если в мятеже мне оторвут вот эту старую голову, на мое место сядет, вероятно, Ионатан, которого ты недолюбливаешь… Ты достаточно хорошо знаешь историю нашего – да и не только нашего – народа и не можешь не знать, как безрезультатны были всегда эти кровавые потрясения, эти искания новых путей в жизни. Нет и не может быть совершенных форм жизни, потому что несовершен сам человек и все человеческое несовершенно. Без Закона, без власти народ – что горячий конь без узды, и потому величайшие благодетели
