о новом тайном обществе уже очень много, а позднее узнал ещё больше, поскольку стал целенаправленно добывать и накапливать сведения на эту тему. Он собрался написать о тайном обществе Делонкля целый роман, дал ему название «Кагуляры» и полностью подготовил план будущей книги, но она, к величайшему моему сожалению, так и не была им никогда написана. Вот теперь мне приходится тратить последние дни своей жизни на то, чтобы более-менее восполнить этот досаднейший литературный пробел.
Ла Рошель поведал мне также, что Делонкль получает чуть ли не ежемесячную денежную помощь от Эжена Шуллера, который является главным опекуном Секретного комитета революционного национального действия.
Человек непосвящённый, наверное, сказал бы, что трудно ожидать сильного интереса к политике от кумира французских парикмахеров, изобретшего не только безвредную краску для волос, но ещё и первый шампунь. У такого человека в голове должны быть лишь химические формулы, однако я не удивлялся и всячески одобрял то, что такие выдающиеся умы увлечены фашистской идеей. Лишь одно меня смущало – нечистоплотность Шуллера в достижении своих целей. Ах, если бы Шуллер был столь же порядочен, сколь умён!
Эжен Шуллер… Я, кажется, знал его ещё с 1929 года. В нашем кругу он был известен тем, что во Франции не осталось как будто ни одной националистической организации, которой бы он не помогал. И, думаю, ни единая антиеврейская акция во Франции не обходилась без его участия в той иной степени. Весьма ценил я и опус Шуллера «Революция экономики», в коем он даже не думал скрывать своих симпатий к нацистам.
В общем, с данной стороны Шуллер заслуживает высочайших похвал, но при этом лично я его всегда некоторым образом побаивался и старался сторониться, а если всё же общался с ним, то постоянно ощущал, что это человек, способный решительно на всё. Да, способный на всё в самом плохом смысле. Это была личность с несомненной внутренней грязнотцой. Если Шуллер ставил перед собою некую цель, то готов был на любое преступление, если это могло хоть чуть-чуть приблизить его к тому, чего он решил добиться.
В общем, была у Шуллера некая инстинктивная готовность к преступлению, и в любой миг он мог из друга превратится в бешеного врага – если ты хоть чем-то не угодил ему, тогда берегись. Вот я и опасался.
Разумеется, опасался я и за наше общее дело, ведь Шуллер серьезно мешал ему. Мешал своими совершенно непомерными амбициями и своей крайней неразборчивостью в средствах…
Кстати, здесь я не могу не сказать о том, как Шуллер нажил своё стояние. Был он чрезвычайно богат и с каждым днем богател всё больше, но настоявший рывок произошел в этом отношении только во время войны, а точнее с приходом немцев, когда Шуллер в благодарность получил десятки и даже сотни объектов, конфискованных у евреев. Конечно, предварительным своим состоянием Шуллер был обязан исключительно самому себе, своим уникальному дарованию химика-практика – здесь нет сомнения.
