уходить на пенсию ровно в шестьдесят и ни днем позже. Сам Корк уйдет в отставку и уедет на какой-нибудь греческий остров. На Крит, подумал он, или на Спецес. Я могу отойти от дел уже лет в сорок, если операции с подшипниками пройдут удачно. В сорок пять – на самый крайний случай.
Всего в шаге вдоль коридора от канцелярии располагалась комната шифровальщиков, а еще в одном шаге дальше – небольшой, ярко освещенный кабинет Питера де Лиля. Канцелярия, вообще говоря, считалась политическим отделом посольства, а ее молодые сотрудники – дипломатической элитой. Именно здесь, и нигде больше, популярный в народе образ блестящего английского дипломата получал свое реальное воплощение, и никто не соответствовал такому образу более полно, чем Питер де Лиль. Элегантный, стройный, почти красивый мужчина, казавшийся значительно моложе своих сорока лет и обладавший манерами до такой степени томными и изящными, что выглядел почти всегда чуть ли не сонным. И хотя внешняя сонливость не была напускной, многих она вводила в заблуждение, будучи абсолютно ложной. Семейное древо де Лилей основательно обкорнали две мировые войны, а потом его еще более подрезала череда с виду случайных, но весьма сокрушительных катастроф. Его брат погиб в автомобильной аварии. Дядя покончил с собой. Другой брат утонул во время отпуска в Пензансе. Вот как случилось, что сам де Лиль постепенно впитал энергию единственного выжившего, приняв на себя отнюдь не желанные обязанности. Все в его поведении говорило о том, что он предпочел бы не заниматься в жизни вообще ничем, но поскольку мир был так уж затейливо устроен, у него не осталось выбора и пришлось тянуть лямку.
Медоуз и Корк только вошли в свои кабинеты, а де Лиль уже собирал в стопку голубые листки с черновиками документов, прежде в живописном беспорядке разбросанные на его письменном столе. Приведя бумаги в порядок, он застегнул жилет, потянулся и окинул задумчивым взглядом фотографию озера Уиндермир, выданную для украшения кабинета Министерством общественных работ с милостивого разрешения Управления железных дорог Лондона, Мидленда и Шотландии, а потом встал и вполне довольный жизнью вышел на лестничную площадку, чтобы приветствовать наступление нового дня. Встав у высокого окна, он какое-то время наблюдал за перемещением черных машин фермеров и за небольшими островками, откуда исходило сияние проблесковых маячков транспортных средств полиции.
– Поразительно, до чего некоторые просто обожают металл. – Погруженный в свои мысли, он бросил замечание в сторону Микки Краббе, неряшливого мужчины с водянистыми глазами, вечно страдавшего от похмелья. Краббе как раз медленно поднимался по лестнице, одной рукой прочно вцепившись в перила, втянув голову в плечи, словно опасался чего-то. – Вот о чем я напрочь забыл. Про кровь я бы вспомнил, а о стали забыл.
– Верно, – пробормотал Краббе, – так и есть. – И его голос звучал так же уныло, как уныло выглядела разбитая жизнь этого человека.
У него преждевременно не состарились пока только волосы. Маленькую голову Краббе украшала густая темная шевелюра. Похоже, алкоголь служил для нее прекрасным удобрением.
– Спортивные
