артефактом.
Подобные магические вещицы, содержащие в себе схемы самых высококачественных иллюзий, здесь в Иаверне вряд ли встречались на каждом шагу. Пообщавшись немного с мастером-иллюзорником, Кайндел поневоле прониклась уважением к его искусству. Хотя бы по тому, что в Петербурге она не знала ни одного другого чародея, занимающегося иллюзиями, можно было судить, насколько это редкий и ценный дар. Он смыкался с псионикой, эмпатией и умением внушать (по идее, вроде бы довольно-таки нехитрым умением), однако представлял собой явление на несколько порядков более сложное и могущественное.
Говоря проще, настоящий чародей-иллюзорник мог создать видимость явления, настолько подлинного на первый, а также и второй взгляд, что его нереальность практически невозможно было почувствовать. Если под ногами у человека разверзалась иллюзорная пропасть, он, уверенный, что падает в темноту, вполне реально мог умереть от разрыва сердца. А получив по голове иллюзорной дубиной, отдать Богу душу по причине самой настоящей черепно-мозговой травмы, потому что могущество человеческого мозга, вершащего судьбу своего хозяина, поистине необозримо.
Девушка раскинула руки в стороны, и в лицо иавернцам ударил горячий, пряный, пыльный ветер. Клумбы, деревца и стены замка метнулись прочь, и под ногами развернулась, будто ковер из валика, буро-мышастая пустыня с барханами и извилистыми полосами, нарисованными ветром. Над головой вознеслось белое, словно накаленное в горне железо, горячее небо. Солнце стояло в зените, но его никто не видел, потому что даже просто поднять глаза от песка было мучительно для глаз.
Бойцы оглядывались в замешательстве, и кто-то из них пустил в ход магию, атаковал Кайндел заклинанием с неясным действием, вслед за первым и остальные принялись бомбардировать ее магией. Но девушка вполне предусмотрительно изобразила себя не там, где стояла на самом деле. Она чувствовала, что возможности артефакта практически исчерпаны, но лишь с большим трудом сумела заставить себя сосредоточиться. Причиной некоторой растерянности стало то, что она, в отличие от иавернцев, видела одновременно и пустыню, и зимний сад, где один за другим вяли или истлевали цветы под действием заклинаний, которые должны были достаться на ее долю. Это сильно сбивало с толку.
Пустыня ухнула вниз, подобно лавине, наконец-то пришедшей в движение, и мало кто из иавернцев сумел удержаться на ногах. Следом за песком хлынула вода, соленая и холодная, но ее поток иссяк даже быстрее, чем образ пустыни. Вокруг к небу, сверкнувшему лишь на миг, вознеслись и сомкнули кроны могучие пятисотлетние деревья. Меж окутанных мхом стволов сгустился полумрак.
Зато одеяние Кайндел будто лунным светом окатило – складки заиграли неземным сиянием, ясный ореол, будто тиарой, увенчал короткие локоны, кисти рук истончились, весь облик наполнился нездешней прелестью… Конечно, всего этого девушка видеть не могла, но именно такой смысл вложила в иллюзию, на которую истратила остатки
