старую девственную почву, покрытую растительным перегноем. Путнику тут нужно остерегаться не только скрытых трясин, невидимых болот, предательских оврагов и неожиданных бугров, но и стараться не запнуться о сваленное дерево. И все-таки путь по такому лесу не очень труден. Но вот истинное мучение – когда приходится идти лесами, наполовину выгоревшими от тропических гроз, что бывает далеко нередко. Новые деревья с громадными прическами из лиан с необычайной быстротой вырастают на месте погибших, а внизу из девственной, жирной почвы с силой тянутся густая, высокая трава и древовидные растения.
От такого буйства зелени ботаник придет в неописуемый восторг, а путешественник и исследователь – только в ярость, потому что продвигаться вперед тут можно лишь с большим трудом, с каждым шагом расчищая себе дорогу тесаком или топором. Со всех сторон его будут опутывать лианы, начнут спотыкаться ноги о корни, колючки впиваться в тело, задыхаясь от жары, обливаясь по́том, весь искусанный насекомыми, путник измучится вконец и проклянет тот час, когда он забрался в эти непроходимые дебри.
В таком именно положении оказались три европейца, когда покинули лесную поляну, услыхав от испуганных негров весть о похищении гориллой неизвестной белой женщины.
Андрэ и Фрикэ, движимые благородством и великодушием, беспокойно рвались вперед, прокладывая себе дорогу тесаками; старый солдат не отставал от них и тоже энергично работал тесаком, но при этом вспоминал всех чертей и проклинал вместе с гориллами все то, что не принадлежало к сильному полу.
– Женщина – в девственном лесу! Занесет же нелегкая! Если бы не моя преданность к вам, monsieur Андрэ, и этому мальчишке Фрикэ, ни за что бы я не пошел выручать эту особу. Пусть бы общалась со своей обезьяной, как сама знает.
– И это говорит Барбантон, старый солдат, верой и правдой служивший столько лет Венере и Беллоне!
– Верой и правдой, monsieur Андрэ, в том-то и дело.
– Так неужели же вы оставили бы несчастную женщину в таком ужасном положении?
– А за каким рожном она сюда забралась? Кто ее звал?
– Спасем ее сперва, а разнос ей сделаем уже потом.
– Знаете, monsieur Андрэ, я не чувствую ни малейшего воодушевления.
– Тем лучше! Хладнокровие – первое дело на войне.
– Я не то совсем хочу сказать! Я хочу сказать, что иду с вами против воли, как бы по принуждению.
– Барбантон, у вас нет сердца.
– Точно так, monsieur Андрэ.
– У него сердце съела его жена, Элодия Лера, – не правда ли, жандарм? – спросил насмешливо Фрикэ.
– Правда, Фрикэ. Старого солдата, кавалера с шевронами и медалями, она едва-едва не ввела в страшный грех…
– Но ведь вы находитесь теперь в тысячах двухстах милях от вашего домашнего бича.
– Тут и десяти тысяч миль мало. Это такая гиена, такая ведьма! Настоящий черт в юбке. Волчица. Тигрица. Змея подколодная…
– Да вы никак всех зверей хотите перебрать, – засмеялся Фрикэ. – Назовите ее уж лучше прямо зверинцем – и дело с концом.
– Ведь вы
