из училища, – слышу я перешёптывания курсантов, доносящиеся до меня из первых шеренг моей роты.
– Есть десять суток ареста, – отвечаю я с хрипотой в голосе, и по команде комбата вновь возвращаюсь в строй.
Комбат не успокаивается, вдогонку мне несутся резкие, как пистолетный выстрел, его указания командиру роты.
– Посадить его под Новый год! Рассмотреть вопрос об исключении из комсомола! Информировать родителей!
Зачем информировать моих родителей? Это моральный садизм! – хочется мне крикнуть комбату, но я молчу…
Комбат ещё некоторое время рычит и брызжет слюной, выкрикивая какие-то слова в мой адрес, но я их почему-то не слышу. Наверное, оттого что у меня скакнуло вверх артериальное давление, как это нередко бывало, когда я выходил на борцовский ковёр. Вывалив на меня весь комплекс дисциплинарного и морально-психологического воздействия, комбат, наконец, успокаивается. Цель достигнута. Всем, стоящим в строю, предельно понятно, что я наказан в полном объёме – чтоб другим неповадно было.
Мой «самоход», так на армейском сленге называется самовольное оставление части, был менее трёх часов, но этого было уже достаточно, чтобы я попал в учреждение с ограниченной степенью свободы, именуемое «гауптвахтой». Гауптвахта – по своей сути это та же тюрьма, те же нары, тот же конвой. Мне приходилось ранее слышать от своих старших друзей, отслуживших в армии, выражение, что «плох тот солдат, который не был на гауптвахте», но оно меня никак не вдохновляло. Я ощущал себя действительно плохим солдатом и не сомневался, что это именно так и будет сказано моими сослуживцами на комсомольском собрании, которое состоится уже на следующий день.
В том, что меня исключат из комсомола я был почти уверен и не переживал по этому поводу. Меня уже исключали из комсомола за драку с «астрономом», но тогда мне повезло – большинство комсомольцев проголосовало «против» моего исключения. Это были мои школьные друзья и часть сентиментальных девчонок, которым импонировало то, как я самоотверженно бился за свою девушку, несмотря на то, что мой противник был учителем, старше по возрасту, выше ростом и сильнее.
Я победил в схватке с ним, потому как был убеждён, что физическая сила не имеет преимущества над силой духа. «Астроном» не выдержал моего натиска, несмотря на то, что ему удалось разбить мне нос и посадить синяк под глазом. Он позорно бежал от меня, как только ощутил мои зубы на своём теле, которыми я намеревался его рвать.
Отсидка на гауптвахте не пугает меня. Но вот, что действительно волнует, так это то, что командованием роты будет направлено письмо родителям о моём недостойном поведении. На мгновение я представил плачущее лицо своей матери, читающей такое письмо, и моё сердце сжимается в тугой комок, я готов сам расплакаться.
Ленинская комната, в которой проходит комсомольское собрание, до отказа заполнена курсантами моего взвода, все они комсомольцы, а двое из них коммунисты, они присутствуют на собрании в качестве приглашённых
