Альбы мир с соседями, если он мешает унять амбиции северян или присоединить земли юга?
– Значит, мои слова подслушивали? – от изумления Зоэ забыла, что теперь следует молчать и не злить королеву. Плясунья покосилась на скорбно сморщившегося секретаря. – Ну ничего себе бегают эти, у вас на службе которые…
– Надежные люди, – вроде бы развеселилась Изабелла. – Значит, ветер в порту ты отказалась менять всего лишь потому, что стала… – королева добыла из-под молитвенника лист и сверилась с записями. – Стала пустотопкой. Звучит омерзительно. Почему же я должна кормить дармоедов: твою нелепую, неродную по крови семейку и тебя, солгавшую своей правительнице и покровительнице? Зачем, если ты сделалась для меня – бесполезной?
Зоэ промолчала и с надеждой покосилась в сторону окна. Радуга истаяла, но в небе сохранился сочный оттенок синевы, не пересушенной жарой. Изгнание из столицы было бы счастьем. Долгожданным! На миг голова закружилась от предвкушения: королева сейчас прогонит свою плясунью. Совсем прогонит! И станет возможно уйти. Зоэ вздохнула, мысленно уходя из города и оставляя за спиной дорогущие вещи, составляющие столичное имущество и по большей части подаренные самой Изабеллой, иногда и от души, пожалуй. Но обыкновенно даже и в этом случае расположение королевы проявлялось так странно… Сухо, словно всякое слово – строка приказа, и диктует его Изабелла принародно. То есть превращает диктовку в зрелище, предназначенное для двора, а то и всей столицы. Увы, в ответ на каждый подарок следовало строго по этикету высказывать напыщенно-нудную признательность. Получалось ложно, с кучей поклонов, с неизменным созерцанием узоров каменного пола. Зоэ всякий раз страдала, получая подарок, и безуспешно пыталась понять: честь или наказание это принятие и дарение…
Лишь пребывая в опале, можно выйти из жилья, никогда не бывшего родным домом – и не заботиться о надежности замка на дверях. Так хорошо: налегке и не оборачиваясь покинуть город, где даже дождь – не благодать, а лихорадочный пот, выступающий на камнях. Где утро пахнет гнилой рыбой и нечистотами, а люди не поднимают головы и не видят изгиба радуги, пока им не укажут на это чудо, буквально уговаривая отвлечься от забот хоть на миг.
Плясунья улыбнулась, забывшись и не раскрыв веера. Она грезила о своей немилости. Вот она ранним утром минует пустые улицы, еще не замусоренные суетой дня. Вдыхает залпом, допьяна ветер вне города, а он вмещает саму свободу… и Зоэ скидывает тесные башмаки и шлепает по пыли босиком, перешучиваясь с Альбой и слушая его стихи, немудреные, но милые.
– Так я могу удалиться в эту… опалу? Прямо теперь? – неосторожно понадеялась Зоэ вслух.
Королева выхватила с колен, из под стола, веер и успела-таки спрятать улыбку в черной кружевной тени.
– Куколка, с тобой не скучно, даже с бесполезной, – отдышавшись, признала Изабелла
