таком тоне разговаривать не желаю!
Сменить тон мне возможности не дали. В трубке послышались короткие гудки. Если бы я не знал, что Лена бывает другой, прямой противоположностью той, которая только что хрястнула об аппарат трубкой, тут же плюнул бы на все, растер и забыл… Ушла к Клементьеву – это ж надо. Ладно бы к обозревателю телевидения или к бизнесмену. А так просто анекдот получается: старший следователь ушла от опера МУРа к прокурору межрайонной прокуратуры. Очерки из жизни сумасшедших. Я и Лена – двое влюбленных в уютном двухкомнатном гнездышке, видим друг друга редко, один все время на мероприятиях, другая – из СИЗО и ИВС не вылезает, разговоры только об осточертевшей и вместе с тем притягательной, как добрый наркотик, работе, о версиях, допросах, очных ставках, об очередных званиях, о том, кого назначили, кого выгнали. Ей это надоедает, она уходит от меня – и к кому?! К такому же замордованному судьбой бедолаге. И опять у нее по вечерам те же разговоры – о допросах, об очных, о сроках содержания под стражей…
– С Леной говорил? – спросил Железняков.
– Угу.
– Бросила?
– Угу.
– В который раз?
– В первый. Ушла к прокурору Клементьеву.
– Вернется. Он нудный.
– Она тоже.
– Не горюй. Я на три с Непомнящим договорился. Не хочешь со мной съездить?
– Не хочу. Но поеду, – я взглянул на часы. – Нам уже пора выдвигаться.
Московские пробки – настоящая напасть. Сквозь них даже с мигалкой не продерешься. Опоздали мы на полчаса. После пятиминутного процесса установления наших личностей нас впустила в квартиру миловидная миниатюрная дама. Она была жутко вежливая, жутко интеллигентная и держала под мышкой томик «Избранное» Зигмунда Фрейда.
– Извините за подозрительность, – сказала она. – Но после того, что было, начинаешь бояться гостей.
– Мы понимаем.
– Сережа ждет вас.
Квартира была просторная, с высокими лепными потолками. Мы прошли в столовую.
Непомнящий был вызывающе лыс. Встречаются люди унизительно лысые – они стесняются своего дефекта, теряют уверенность в себе, им начинает казаться, что окружающие их сторонятся, а девушки, морщась от отразившегося от лысины солнечного зайчика, презрительно поджимают губы. Непомнящий нес свою лысину гордо, даже нахально, с достоинством, как медаль.
На вид ему можно было дать от тридцати до сорока. Пышный оазис усов компенсировал бесплодную пустыню на черепе. Спортивный костюм облегал плотное, но без излишнего жира тело. Глаза отличались цепкостью, в них притаились ирония и насмешка.
– Ждем. Очень приятно. – Мы пожали руки и представились. Ладонь у него оказалась крепкая, как деревяшка. – Чай? Кофе?
– Виски с содовой, – кивнул я.
– Можно и виски.
– Я шучу, – улыбнулся я. – Кофе.
– Мне чай. Без сахара. И покрепче, – дал заказ Железняков.
– Дорогая, сделай кофе и две чашки чаю. Покрепче.
– Сейчас,
