это покопаться в сортире, чтобы вытащить на свет божий отменную толстую какашку. И оставь Хогарта в покое, он тот самый сортир и есть.
– Он вроде неплохой парень, – неуверенно сказал Томми, – я сегодня крайне некстати к нему прицепился, а он мне даже по голове за это не настучал.
Карла уселась и приготовилась слушать, Алекс попытался пустить дымное кольцо и подавился. Пока он грохотал дверцами шкафов в поисках кружки, Томми вкратце рассказал о том, как ехал в автобусе и подмечал «кубики жизни», как увидел девушку в шарфе, как попал на роль статуи, неосторожно попавшись на глаза Минди и Стефани, и под конец – о том, что девушка в шарфе ждала Кита Хогарта больше двух часов.
– У нее была температура, все лицо красное.
– Я бы никогда себе не позволила так унижаться, – заявила Карла. – Я никогда так не стелилась перед парнем.
– А ты расстелись хоть раз, глядишь – он у тебя появится, – буркнул Алекс. – У них было свидание, Томми, а ты…
– А я подошел и случайно опрокинул ее чай.
Карла рассмеялась.
– И Хогарт тебе ничего не сделал? – уточнил Алекс.
– Глазами показал. Вот так.
– Показал тебе глазами на дверь?
– Ну я и ушел. Принес им салфетки со своего столика и ушел.
– Черт тебя туда понес, – сказал Алекс.
– А она хорошенькая? – спросила Карла.
– Хорошенькая, – ответил Томми. – Хорошенькая белая девчонка в шарфе.
Карла покачала головой: она слабо верила в хорошеньких белых девчонок.
– Только ты, Томми, мог так облажаться два раза за день – согласиться изображать статую на потеху сучке Минди и испортить свидание парню, у которого собрался брать интервью.
– Да ну вас, – устало сказал Томми. – Господин Писака и леди Забор. Мы все неудачники, забыли?
Карла промолчала. Она о чем-то раздумывала, приложив палец к губам. Алекс тоже не ответил – покачал головой и наконец-то пустил к потолку идеально круглое шевелящееся кольцо дыма.
– Я домой, – сказал Томми.
У него давно уже было паршивое настроение, и хотелось пройти по улицам в одиночку. Если бы не глупое вечернее собрание, отправился бы в парк, забрался под опущенные ветки ив и пошвырял бы камешки в серый грязноватый пруд, по которому плавали утки.
На пруд идти уже поздно – темнеет. Мать убьет, если он задержится.
Точнее, сделает печальные глаза, отвернется и будет молчать до следующего утра – наказание хуже смерти. Томми тяжело переносил молчаливые обиды, терпеть не мог, когда его не желали слушать, и мать знала это и беззастенчиво пользовалась.
Миссис Митфорд была женщиной верующей. Она верила в конец света, страшный суд, Христа, реинкарнацию, инопланетян, деву Марию, календарь майя, адские мучения и свое собственное теплое местечко в райских кущах.
Ей удавалось
