преувеличенно низко поклонился, затем, отступив на шаг, поклонился еще раз.
Бунин предупредил Куприна, что довольно коротко знаком с Давыдовыми, но тот не ожидал поворота в разговоре, который последовал.
– Разрешите представить вам жениха, – торжественно-серьезным тоном продолжал Бунин, – моего друга Александра Ивановича Куприна. Обратите благосклонное внимание – талантливый беллетрист, недурен собой… Александр Иванович, повернись к свету! Тридцать один год, холост. Прощу любить и жаловать!»
Куприн глядел на Марию Давыдову, глупо улыбаясь.
– Так вот, почтеннейшая, – балагурил Бунин. – Сядем, посидим, друг на дружку поглядим…
И как деревенский сват, выхваляя жениха, начал рассказывать разные забавные истории с участием Куприна.
– Ну как же? – напирал Бунин. – У вас товар, у нас купец, женишок наш молодец…
И, поддерживая эту веселую игру, Мария ответила ему в тон:
– Нам ничего… Да мы что… Как маменька прикажут, их воля…
Куприн молчал: ему становилось все более неловко, и бунинская затея его не веселила. Молодая хозяйка быстро заметила это и незаметно, с привычным тактом светской девушки перевела разговор в иную плоскость. Она вспомнила Крым, начала расспрашивать Куприна об общих знакомых, в числе которых оказался Сергей Яковлевич Елпатьевский.
Куприн тотчас оживился, исчезла связанность движений, другим стало выражение лица. Он начал имитировать Елпатьевского, его манеру, жестикулируя левой рукой и заикаясь, говорить с пациентами по телефону, не забывая подчеркнуть свое знакомство с Чеховым. Придвинув к себе стоявшую на столе небольшую лампу, Куприн забормотал, словно в телефонный аппарат:
– Говорит доктор Е… е… елп… п… патьевский, здравствуйте, Петр Иванович! Сегодня я заеду к вам попозже… Надо сначала навестить Антона Павловича, последние дни я им недоволен… Раньше четырех часов меня не ж… ж… ждите…
– Здорово, Александр Иванович, у тебя выходит! Очень здорово! – одобрил Бунин. Начались рассказы о Чехове, о том, как осаждают его поклонники. Потом Бунин вспомнил анекдот о плодовитом беллетристе Боборыкине. Как-то при встрече с ним Чехов пожаловался, что пишет теперь мало, долго работает над своими вещами и часто бывает ими недоволен. «Вот странно, – удивился Боборыкин, – а я всегда пишу много, скоро и хорошо…»
– Антон Павлович – необыкновенно скромный человек, – с увлечением сказал Куприн. – Каждый раз, когда ему в глаза говорят, что он большой писатель, восхищаются его произведениями, он болезненно конфузится и не умеет сразу прекратить это славословие. От публичных выступлений и оваций всегда старается уклониться и не выносит, когда вокруг его имени создается газетная шумиха…
Заговорив о Чехове, Куприн окончательно обрел смелость, а вместе с ней и дар живой речи.
– Как-то утром пришел я к нему, – продолжал он, – и застал у Чехова издателя одного бульварного
