о мужестве его обладателя, первое впечатление от этого человека оставалось, как от официанта или продавца мандаринов на рынке – «чего изволите?»
Шемякин с некоторым удовольствием показал Сулейману удостоверение. Тот отреагировал на него вполне хладнокровно – типа, эка невидаль! – и только представился:
– Измаилов Сулейман Ибрагимович, адвокат общественной организации «Центр Н. и Е. Рерих». Что вы хотите от моих клиентов, товарищ следователь?
– Как вам, конечно, известно, Сулейман Ибрагимович, я веду расследование трагической гибели гражданина Никонова. В деле есть множество невыясненных обстоятельств, и я хотел бы ещё раз лично пообщаться с… коллегами покойного. В противном случае я начну вызывать их по одному в райотдел повестками.
– Прошу прощения, мне нужно проконсультироваться с клиентом, – Измаилов повернулся и зашёл в соседний подъезд.
– По мобильнику звонить будет, гнида, – с классовой ненавистью милиционера к адвокату сказал Шемякин. – Уламывать их. Оно, может, и к лучшему – в прошлый раз я полчаса под дверью стоял. Этот хоть с человеческой точки зрения понимает, что им дешевле нас сейчас пустить…
– А те? – Спадолин махнул головой, подразумевая запершихся в здании рериховцев.
– Эти не понимают ни с какой стороны, – убеждённо произнёс Шемякин. – Крышу у всех там давно сорвало.
В этот момент дверь хлопнула, и адвокат, словно мотылёк, полетел к ним, шелковисто шурша шубой.
– Нонна Эфраимовна, так мы заходим?
– Вы у них документы проверили? – проревел динамик.
– Ну конечно, ну сразу, Нонна Эфраимовна, как же иначе? – виляя задом у замочной скважины, проговорил ингушский законовед. Дверь распахнулась с металлическим щелчком, и оттуда потянуло сладким запахом сандаловых палочек.
Офис «Центра Н. и Е. Рерих» представлял собой обычную трёхкомнатную квартиру. Стены её были оклеены голубыми, небесного цвета, обоями, на которых висели огромные, в тяжёлых рамах картины. «Всё репродукции», – подумал Спадолин. Картины были мрачны и величественны. На них был изображён другой мир – буро-жёлтые степи, бело-голубые горы, лиловое небо и серые камни. Под каждой картиной стояло по простому тёмному столику, на каждом из которых помещалась курильница с дымящимися благовониями. Вонища стояла непереносимая.
И среди миазмов, испускаемых шестью кадильницами, словно рокот моря, прозвучал оглушительный голос:
– Итак, я задам вам один вопрос, который Учитель считал одним из важнейших в осознании образа мира как сферы слоистых сущностей. Принимаете ли вы имя Майтрейи как центрального образа, формируемого зрачком Сущего?
Спадолин сперва решил, что этот вопрос прозвучал из пустоты. Затем он увидел на одном из кресел нечто, что сперва принял за сваленные вместе платья из гардероба. Это была невысокая пожилая женщина, очень полная, с одутловатым лицом и пронзительно горящими чёрными глазами. Широкие плечи и
