законную гордость. …А отец считает меня маленькой девочкой, козлина… Не знаю, каким образом, но я им всем ещё докажу…
Посвежевшая после душа, Лена устроилась перед телевизором, забравшись с ногами в удобное глубокое кресло. Вообще, номер, куда она поселилась, был уютным, однако по-домашнему, она себя не чувствовала. Наверное, причина заключалась в отсутствии мелочей, которые дома всегда находятся под рукой, но угнетало не это.
…Денег у меня шестнадцать штук, – думала Лена, глядя на музыкантов, отчаянно дёргавших гитарные струны, – номер стоит штуку двести; плюс надо есть, пить, курить, платить в транспорте… короче, выходит минимум две штуки на день. То есть, я смогу прожить тут неделю, а дальше?..
И тут ей стало страшно – за неделей разверзлась чёрная пропасть. Это, конечно, был не полный беспросвет, так как всегда оставался шанс вернуться к родителям и дальше жить в привычном мирке, только по новым правилам. Лена представила, как это будет, и чем больше добавляла в картину красок, тем отчётливее понимала, что домой не вернётся. Наконец нашлось и точное определение её настроению – дело было не в грядущем наказании и даже не в принципиальном неприятии новых правил, а в том, что сам «мирок» её больше не устраивал. Странный сон сбил прошлые ориентиры, и пусть он являлся лишь фантазией загнанного в угол подсознания, Лена так вжилась в эту фантазию, так явственно ощутила вкус другой жизни, что её такое, вроде, радостное прошлое скатилось до уровня «прозябания». А прозябать она больше не желала.
…У меня неделя, чтоб вернуться… куда? В сон? Блин, но это ж откровенный бред! И даже если я соберу кучу расписок, что я буду с ними делать? Как можно перетащить материальные бумажки в сон? Да никак! И чего я тогда парюсь? Сейчас лягу, представлю их все триста пятьдесят, уже подписанных; представлю, как Ковалёв хвалит меня и отправляет отдыхать в Испанию… да, только в реальности денег осталось на неделю, а потом меня ждёт «любимый папочка» со всеми вытекающими отсюда последствиями…
Лена обхватила голову, словно прессуя в единое целое разбегавшиеся мысли. Плакать не хотелось – хотелось решить задачу, ведь зачем-то ж ей стал сниться такой сон. …Ромыч говорил, что мозг во сне обладает даром предвидения! Значит, то, что снится, должно случиться… а кому оно это должно? Я ж могу и не использовать шанс, а пройти мимо… Протянув руку, Лена извлекла из сумки купленную днём банку «Ягуара»; сделав пару глотков, достала сигарету.
Балкона в номере не было, поэтому она просто придвинула блюдце, заменявшее пепельницу. На экране резвились девочки, у которых все в жизни было хорошо и, главное, понятно; они стали раздражать, и Лена выключила телевизор. Подошла к окну, выходившему на тихую, зелёную улицу.
Номер находился на третьем этаже, и до тополиных веток можно было дотянуться рукой – они скрывали дома на противоположной стороне, зато внизу хорошо просматривалась автомобильная стоянка и люди, не спеша двигавшиеся по тротуару. Все выглядело
