не пил. И почти не двигался. Выходил один раз в день во двор, а потом опять возвращался на то же место. Он отощал, шерсть свалялась, даже фрау Мюллер, всегда недолюбливавшая пса, от жалости плакала. Говорят, плакал и Май. Он лежал, положив морду на вытянутые лапы, и шерсть возле глаз была мокрой.
И только тогда, когда неотлучно находившаяся в клинике Саша вернулась домой отдохнуть, пес, увидев ее, встал и, шатаясь, побрел на кухню, где впервые за все время попил воды и съел немного мяса.
С тех пор Май стал постепенно оживать, начал гулять во дворе подольше, есть и пить. Но по-прежнему возвращался в гостиную. Только теперь он притащил туда трубку радиотелефона и положил рядом с собой, потому что оттуда пес мог слышать мой голос. И не только мой.
Как только мне разрешили пользоваться мобильным телефоном, я обзвонила всех своих друзей, чтобы поделиться с ними радостью. Им совершенно необязательно было знать, что предшествовало этой радости, но появления на свет моей малышки с нетерпением ждали в Москве и в Швейцарии. В Москве – Алина, Артур, Инга (она же Кузнечик), Сергей Львович и Ирина Ильинична Левандовские, Виктор, бывший Лешкин администратор. В Швейцарии сходила с ума Таньский. Она еще злилась на меня за то, что я скрыла от нее свою беду, поэтому я спешила реабилитироваться.
А еще я несколько раз в день болтала с моим псом. Сашка говорила, что, стоило ей появиться на пороге дома, как из гостиной выходил Май с телефонной трубкой в зубах и таскался за ней, куда бы она ни пошла. До тех пор, пока Саша не забирала у него трубку и не набирала мой номер. Пес мог часами слушать меня, что бы я ни говорила.
Разумеется, часами я не болтала, но минут на двадцать меня хватало. А если звонок совпадал с визитами Ники Алексеевны, то беседа получалась более насыщенной. Я подносила трубку к малышке, и та гулькала прямо в микрофон.
Сашка рассказывала, что, услышав «разговор» Ники в первый раз, Май вздрогнул, насторожил уши и склонил голову набок, а потом, припав на передние лапы, оттопырил попу, завилял хвостом с бешеной скоростью и начал потешно поскуливать.
В общем, дома нас ждали с большим нетерпением. И это было здорово, вот только… Единственный в мире человек, которого я ждала и безумно хотела видеть, об этом не знал. Как не знал о рождении дочери. Как не знал больше ничего…
Говорить об этом я пока не хотела, не было сил. Сашка тоже не касалась событий того страшного вечера, хотя, думаю, она догадывалась о причинах происшедшего, ведь когда они вернулись и нашли меня, телевизор все еще работал. А для того, чтобы сложить два и два, большого ума не требуется.
Но Сашка молчала, молчала и я, решив отложить разговор до полного выздоровления.
И только по ночам, когда я просыпалась в поту, с пересохшим ртом и рвущимся наружу сердцем, я переживала боль снова и снова. Потому что с тех самых пор, как я вернулась в реальность, мне снился один сон: на Лешкин джип медленно и неотвратимо надвигается гигантский грузовик и сплющивает джип самым
