со скотиной Валме добрались, куда хотели, и ничего с ними не сталось. Ну, прошли дорогой покойников, они еще и не то вытворяли!
Этери в ее положении об исчезающих фресках думать было незачем, но Лисичка раз за разом наводила разговор на синеокого кэналлийца. Матильда уезжала под невинные расспросы, прошло без малого два месяца, а будущая мать при трех стражниках и старухе с рогами по-прежнему вздыхала о пристрелившем папеньку красавце. В казарском семействе к убийцам ближайшей родни вообще относились с нежностью.
– Вот моя скамья. – Лицо кагетки стало мечтательным. Положи она руку на живот, это б не удивляло, но женщина гладила нагретое солнцем дерево. – Это место обмана, но я его люблю… Я смотрю на лестницу, на горы, на туман и думаю: здесь что-то должно произойти. Что-то главное, красивое, а оно все не происходит, только сменяется стража, только уходит лето, как до этого ушла весна, а я остаюсь…
– И долго это продолжается?
– Я не считала, наверное, я всегда ждала. Однажды меня увезли, чтобы вернуть вместе с замком, и я опять жду. Смотрю, как сменяется стража, и жду… К брату кто-то пришел.
– Разве казар наверху?
– В беседку поднимаются, только когда он там.
Полноватый, средних лет человек, судя по одежде – даже не казарон, взбирался по лестнице, иногда делая передышки. Еще двое топтались на площадке, где Бонифаций оставлял своих адуанов. Не воспользоваться таким поводом Матильда не могла.
– Гость не похож на кагета.
– Он одет как торгующий в Гайифе, а сабли перед встречей с казаром снимают. Третьего дня из Паоны вернулся человек, служивший еще отцу, брат им недоволен.
– Врет?
– Слишком много хочет за свои услуги, только Баата никогда не платит дороже, чем оно стоит.
– Всегда?
– Другого я не помню, но когда платят тобой, становится грустно. Давайте поговорим по-алатски, не хочу забывать ваш язык, пусть он мне и не пригодится.
4
Старик Турагис был тронут, о чем с присущей ему прямотой и отписал. Доставленное Агасом послание с трудом умещалось на семи листах не слишком дорогой желтоватой бумаги и было заляпано свечным воском. Насидевшийся с жеребцами и кобылами полководец явно всю ночь разбирал сражение у Белой Собаки, хотя не знал даже, сколько у кого было людей. Что ж, воя от одиночества и ненужности, не заметишь, как начнешь к стремени пририсовывать лошадь. Капраса воспроизведенный из ничего бой заставил разве что пожать плечами, а вот про морисков, их привычки и хитрости маршал перечел трижды. Потом – береженого и Создатель бережет – смял и сжег последний лист, где бывший Второй Доверенный стратег его величества выражал сомнения в способностях и совести императора, которого настойчиво величал Орестом. «Я не верю, что из этого засранца вышел толк. В девятнадцать он уже был порядочной дрянью, сейчас, надо думать, протух окончательно…»
– Старик не готов вернуться к армии, – подал голос Левентис. –
