затыкать мешковиной щели под стрехой. – Спинку-то хоть потрешь, али вовсе теперь касаться не желаешь?
– Потру, – не стал отказываться Олег и отставил принесенную Беляной восковую свечу в угол полка, чтобы водой не залить.
– У-у-ух! – опрокинула на себя половину бадейки женщина, поелозила мочалкой в небольшом корце с пенным щелоком, протянула Середину: – Тогда три.
Легко было сказать: «Все в доме, да честь по чести!» Куда труднее убедить в этом собственную плоть, когда рядом, в жарко натопленной бане, находится красивое обнаженное тело, жемчужно сверкающее от капель воды. Кто говорил, что плоть слаба? Порою она с легкостью побеждает самые крепкие обеты и самые твердые решения. Причем два раза подряд.
Добившись своего, удовлетворенная Беляна придвинула зольный щелок к ведуну, сама же в другом ковшике развела горсть горчицы и принялась намывать ею волосы. Часть воды выплеснулась на камни, и в воздухе едко запахло шашлыком. Тонкие дымки заплясали над печью, словно корчащие ехидные рожи бесенята.
– Пшли вон, – не удержался Олег, метнул в них целый корец кипятка и закатился на верхний полок, в самый-самый жар.
Когда потом вышибло все жировые пробки, а поры расширились до самой последней морщинки, он скатился вниз, обтерся мочалкой со щелоком, выплеснул на себя две бадьи горячей воды, открыл дверь, пулей промчался до реки, ухнулся в черную воду, стремительными саженками проплыл до того берега и обратно, забежал опять в баню, черпнул полными горстями воды, плеснул на камни и снова прыгнул на полок.
– Это ты зря, ведун, – посетовала женщина. – Наши русалки злые. В иных местах, сказывают, за своим гребешком токмо ходят да просят. А наша порой и за чужое добро извести готова. Варварину сыну когтями след на ноге оставила, до зимы не заживало. Забаву, когда белье та полоскала, за руку ухватила да с мостков сбросила, чуть не утопила. И тоже след от когтей остался. И иных хватала, коли в реку заходили. Гляди, и тебя схватить может. Что делать станешь?
– Так русалке от мужика завсегда одно надобно, – рассмеялся Олег. – Хоть злая, хоть добрая, все еди...
Договорить он не успел, поскольку селянка окатила его бадьей ледяной воды из бочки:
– Ишь, охальник, речи каковы ведет! Нечто сам не блазится, что кот на сметану. Обмывайся давай, да пошли. Темнеет ужо, хозяину баню оставь, ему с малым народцем тоже погреться хочется. Спускайся, потру и я тебе спину. Это не страшно, не бойся.
Одежды у Середина уже не было, и через полдеревни пришлось шагать, обмотав чресла широким льняным полотенцем, поверх которого ведун опоясался саблей – не мог же он оставить оружие в чужом доме! Зрелище, наверное, было достойным запечатления в легендах и сказаниях – но, к счастью, тропинки и завалинки Чалова успели опустеть. Жители разбрелись по избам, что уже засветились окнами, затянутыми желтыми бычьими пузырями. Окно Беляниного дома тоже светилось – селянка оставила в масляной лампе слабый огонек.
Длинной лучиной женщина вытянула фитиль на длину в полпальца,
