огромными усами, выпученными преданными глазищами и красным лицом, пророкотал волжским басом:
– Пожалуйте, ваше превосходительство, ждут-с!
Борис, как всегда, незаметный в тени «превосходительства», вслед за Горецким прошел по чудесной мраморной лестнице и оказался в длинном, скудно освещенном помещении приемной с бархатными диванчиками вдоль стены. На одном из диванчиков находились три старые дамы, немедленно зашептавшиеся, косясь на новоприбывших, на другом маялся сухощавый старый генерал с завязанным черным шелком глазом.
Борис уселся, твердо глядя перед собой и нарочито не вдаваясь в местные подробности. Не успел он, однако, вполне сосредоточиться, как распахнулась высокая дверь, и в приемную вылетел небольшой энергичный человечек в золотом пенсне и аккуратной бородке. Потирая руки, человечек подкатился к Горецкому и Борису и провозгласил озабоченно и надменно:
– Прошу! Их императорское высочество ждут!
Три старые дамы зашептались пуще прежнего, одноглазый генерал недовольно поджал бледные узкие губы и сделал вид, что происходящее нисколько его не касается.
Борис с Горецким послушно проследовали за бородатым человечком и оказались в кабинете, обставленном и увешанном избыточным количеством всевозможных вещей. Среди этого пыльного изобилия сидел в глубоком и неудобном кресле с удивительно длинной спинкой очень сухой старик. Даже сидя, он был чрезвычайно высок.
Старик разглядывал сквозь монокль небольшую, сильно сношенную временем монету и что-то вполголоса бормотал. Заметив вошедших, он вскинул длинную холеную голову и высоким приветливым голосом воскликнул:
– А, вот и вы! Садитесь, полковник, садитесь! А с вами – тот самый молодой человек?
– Поручик Ордынцев, – отчеканил Борис, неожиданно почувствовавший себя уязвленным.
– Очень мило! – проговорил старик, указывая Борису на свободное кресло. – А меня вот племянница приютила, герцогиня д’Юзез. Много ли старику надо! – Он окинул кабинет рассеянным птичьим взглядом. – И долго ли еще мне осталось ее стеснять!
Борису показалось фальшивым это стариковское самоуничижение и показалось также унизительно сидеть здесь, в этом пыльном и захламленном обломками былой роскоши кабинете, но он обещал Горецкому и вынужден был сидеть, и молчать, и слушать.
– Хорошо хоть, Павел Петрович предан, не бросает старика! – продолжал хозяин, кивая на своего бородатого наперсника. – И есть еще несколько старых друзей, которые навещают меня время от времени. Но все равно это не жизнь, не жизнь, а только тень ее, жалкая тень!
Старик запрокинул свою длинную голову и горестно, со всхлипом вздохнул. Затем он встряхнулся, как проснувшаяся собака, и проговорил с бодрой старческой энергией:
– Вот для чего я, собственно, пригласил вас, господа! – Он взял со стола фотографию в серебряной рамке и протянул гостям: – Сашенька, дочь сестры моей, Ольги.
Горецкий вежливо рассмотрел снимок и передал
