такой быстротой, что и говорить об этом не стоило бы, но иногда, по странному стечению обстоятельств, по причуде все той же Фортуны, которая являет свету младенцев с пятью головами и вообще выкидывает такие коленца, что закачаешься, горстка пушистых однодневок умудряется прожить немного дольше отпущенного. Высвободившись из липких объятий офиса, они забираются на крышу, где лежит сдутый красный шар, подходят поближе к краю и, раскинув руки, отчаянно хлопая мятыми крыльями, худенькие, в линялом трико, улетают вместе с тополиным пухом.
Ветер, их уносящий, не имеет имени. Никто не знает, куда они улетают.
Зеленый белый конь
Бабушка может за меня поручиться.
Старомодный обычай эти рекомендательные письма. Прямо-таки допотопный. У меня, к примеру, никаких рекомендаций нет. Я так им и сказала, когда они, чирикая, всей стайкой навострив носы, подбирали с полу и вежливо подавали мне сумку, сдутый шар зонта, две подтаявших конфеты, деревянную подковку на веревочке и старую тетрадь по С++, где на развороте красуется наполовину замазанный маркером, одноусый и одноглазый, как пират, проф. Ежевский А.И. (все это посыпалось с хрустальным звоном на пол, когда я искала диплом).
Я ожидала чего-нибудь в этом роде еще вчера, когда рискнула потревожить располневший на заслуженной пенсии томик Страуструпа. На диване, в мозаике из цветастых подушек, уже дожидались старого знакомого одноусый конспект, салатовый маркер и черновые обрывки щедро иллюстрированной дипломной работы. Устроившись между ними, я полюбовалась вихром морской волны на обложке, прочла все Бьярновы предисловия и, вдохновившись напутствием Бильбо и Моржа (тут же, в предисловиях), окунулась в наполовину забытые бирюзовые бездны. В холодном сиянии пенных волн проступали массивы, за ними поблескивал хитрый профиль структур с указателями, змеились пестрыми лентами строки, еще глубже, в тени проплывающих мимо полосатых, с золотистыми жабрами функций, громоздились файлы и совсем уж на глубине, в Марианской впадине книги, ленивым малахитовым глазом мерцали классы, шаблоны, динамические структуры, а дальше все меркло. Видение было ярким и лучистым, знания легко входили в ножны и были остры, как никогда, и все Бьярновы заморочки, припудренные восторгом узнавания, казались наивными, как «Hello, world!» в «первой написанной вами программе».
В пятом часу утра, когда разомлевшие комары забылись тяжелым сном, а холодок с балкона смешался с первыми птичьими всхлипами, я была на первом абзаце главы о хэш-мэпе: его-им-их определение алыми буквами запечатлелось в моем ватном обескровленном мозгу. На втором абзаце я спала, как сурок.
Утром (то есть пару мутных часов спустя) стало ясно, что собеседование вылетает в трубу. Читать и даже просто думать о С++ было невыносимо. Страуструпа вежливо препроводили на полку; черновики с хриплыми выкриками влезли в забитый под завязку ящик стола; конспект, взмахнув крылом, скрылся в сумке и там
