и сама этого не знала, но она все ползла, и этим понравилась Оле больше других.
Папа действительно купил эту черепаху, и ее вытащили из грота, положили в картонную коробку с дырочками, напихали туда травы.
– Что она ест? – спросил папа у продавщицы.
– Траву, – сказала продавщица.
– А зимой чем ее кормить? – поинтересовался папа.
– Сеном, – ответила продавщица.
– Значит, на сенокос надо ехать, – пошутил папа.
– Что? – спросила продавщица.
– Значит, надо, говорю, ехать на сенокос, – повторил свою шутку папа.
Продавщица почему-то обиделась и отвернулась. Когда они вышли на улицу, начался второй тайм. Почти из всех окон были слышны крики – это шел репортаж. Оля несла коробку с черепахой и заглядывала в дырочки. Там было темно, слышалось слабое шуршание.
– Она долго будет живой? – спросила Оля.
– Говорят, они живут триста лет, – сказал Сергей.
– А нашей сколько лет, папа?
Сергей заглянул в коробку.
– Наша еще молодая. Ей восемьдесят лет. Совсем девчонка.
Рев из ближайшего окна возвестил о том, что команда сравняла счет.
– А мы сколько живем? – спросила девочка.
– Кто мы?
– Ну мы – люди…
– Мы меньше, – усмехнулся Сергей, – семьдесят лет или сто.
Ох, какая там, видно, шла драка! Комментатор кричал так, словно разваливался на сто кусков.
– А что потом? – спросила Оля.
Сергей остановился и посмотрел на нее. Она своими синими глазами смотрела на него пытливо, как Алка. Он купил в киоске сигареты и ответил ей:
– Потом суп с котом.
Оля засмеялась.
– С котом! Суп с котом! Папа, а сейчас мы куда поедем?
– Давай поедем на Ленинские горы, – предложил он.
– Идет!
Солнце спряталось за университет и кое-где пробивало его своими лучами насквозь. Сергей поднял дочку и посадил ее на парапет.
– Ой, как красиво! – воскликнула девочка.
Внизу по реке шел прогулочный теплоход. Тень Ленинских гор разделила реку пополам. Одна половина ее еще блестела на солнце. На другом берегу реки лежала чаша Большой спортивной арены. Поля не было видно. Видны были верхние ряды восточной стороны, до отказа заполненные людьми. Доносились голоса дикторов, но слов разобрать было нельзя. Дальше был парк, аллеи и Москва, Москва, необозримая, горящая на солнце миллионом окон. Там, в Москве, его дом, тридцать пять квадратных метров, там, в Москве, на всех углах расставлены телефонные будки, в каждой из которых можно узнать об опасности, в каждой из которых может заколотиться сердце и подогнуться ноги, в каждой из которых можно наконец успокоиться. Там, в Москве, все его тридцать два года тихонько
