style="font-size:15px;"> Что касается связи… Хелен всмотрелась в крохотное личико дочери, которая в кои-то веки мирно спала, не требуя еды или внимания. Она пробежалась пальцем по ее нежной щечке, подержала в руке миниатюрную ножку. Пожалуй, в ней и правда жили какие-то чувства к этому забавному существу. Не та безумная материнская любовь, которую проповедуют голливудские мелодрамы, а что-то гораздо более спокойное. Оставалось лишь надеяться, что связь эта со временем только укрепится.
В принципе, все так и вышло. Они с Кормаком шаг за шагом постигали родительскую науку. И у них, как у всех молодых родителей, были свои успехи и свои неудачи. Элис тоже потихоньку развивалась. В должное время она научилась переворачиваться на животик. Потом она стала садиться. Потом поползла и, наконец, пошла.
Сначала она научилась выговаривать мама и папа. Затем настал черед других слов, а потом из этих слов она стала складывать некое подобие фраз.
Разумеется, не все ее поступки приводили родителей в восторг. Как-то раз, к примеру, она стащила косметичку Хелен и высыпала ее содержимое в унитаз. Или взять тот случай, когда она разрисовала розовым карандашом белые обои в своей комнате. А однажды вылила банку меда в любимые тапки Кормака.
В отличие от Хелен, тот всегда готов был простить Элис: она же еще малышка, ну что она понимает? Кормак в большинстве случаев ограничивался мягким упреком, а вот Хелен, глядя на шалости дочери, не испытывала никакой любви. Ей хотелось только одного – отшлепать. Должно быть тот, кто создавал ее, забыл вложить такую важную вещь, как материнский ген.
С другой стороны, недостаток тепла по отношению к дочери мог объясняться той атмосферой эмоциональной скудости, в которой выросла сама Хелен. Если учесть, как мало внимания уделяли ей родители, становилась понятной ее сдержанность в отношении дочери. По крайней мере у Элис был любящий отец, и он с лихвой восполнял этот недостаток тепла и заботы.
Но затем у Кормака обнаружили рак. Не прошло и года, как он умер, а Хелен, которую срочно вызвали к постели Элис, не успела даже попрощаться с ним. Она приложила все силы, чтобы побороть возникшую неприязнь: раз за разом повторяла себе, что в случившемся нет вины дочери; что трехлетний ребенок не отвечает за свои поступки. Так или иначе, ей удалось сгладить горечь и недовольство, сохранив те слабые узы, которые соединяли ее с дочерью.
И вот теперь, три года спустя, ситуация улучшилась. Не то чтобы слишком, но все-таки. Хелен по-прежнему страдала: преждевременная смерть Кормака оставила в ее душе незаживающую рану. Тем не менее боль слегка утихла, и Хелен научилась жить с этим ощущением потери. С Элис они тоже более-менее ладили, поскольку ничего другого им просто не оставалось.
Выбор профессии тоже оправдал себя – по крайней мере в финансовом отношении. В качестве журналистки – журналистки! – Хелен зарабатывала достаточно, чтобы обеспечить себя и Элис едой и одеждой. Она писала статьи о повседневных
