засердился.
– Ежи Сапега не вор! Скипетр мне выдан самим московским комендантом паном Гонсевским, в залог! Год назад я привел на службу к королевичу Владиславу полк в восемьсот сабель за восемь тысяч злотых в месяц, а ничего не уплачено. Ныне Владислав – царь московский. Коли хочет получить свой царский скипетр, пускай рассчитается сполна. Да не за триста человек, которые у меня остались, а и за тех, кто сложили голову на королевской службе!
– Это сколько ж денег выйдет? – спросила красавица, видно, не сильная в цифири.
– Под сто тысяч. А если не скоро расплатятся, то и больше.
Она качнула златовласой головкой:
– Скипетр много дороже ста тысяч стоит.
– Пускай. Мы, Сапеги, на монаршие регалии не покушаемся. Но свое, честно заслуженное саблей, изволь нам отдать… Укладывайся, котухнечка. Спать будем.
Пулковник снова зевнул, снимая жупан. Сел стягивать сапоги, а саблю и пистоль положил на скамью – чтоб легко было дотянуться с ложа.
Вдруг Бабочка вздрогнула.
– Что? – шепнул Маркелка.
– Вскрикнул кто-то…
Маркелка ничего такого не слыхал, а вот пулковник, которому до двери было ближе, кажется, тоже что-то учуял.
– Hej! Co tam się dzieje?
– To ja, Wilczek! – донеслось с той стороны. – Sprawdzam straże!
– Говорит, проверяет караулы, – шепнула Бабочка. – Врет. Упал там кто-то.
– Не шумите там, мы с пани делом заняты, – по-русски ответил пулковник и подмигнул Маришке.
Она засмеялась – будто кошка замурлыкала.
Приподнялась на цыпочки да давай танцевать, легонько кружась, приседая, вытягивая руки-ноги и понемногу, покров за покровом, снимая с себя одежду. Чего было быстро не раздеться, коли уж спать собралась, Маркелка не понял.
А пулковник пялился, застыв с сапогом в руке, да ухмылялся.
– Ну, на такое вам смотреть рано, – вздохнула Бабочка.
На лицо Маркелке легла ладонь, ослепила. Внизу недовольно хрюкнул Истомка – знать, и до него Бабочка дотянулась.
– Ложись, коханый, и зажмурься, – нежно приговаривала Маришка. – Я тебе сладко сделаю… Вот так, ладно… Нет, хитрый какой. Не подглядывай! Дай я тебе глаза завяжу.
Слышалась невесомая поступь, даже рассохшийся пол поскрипывал еле-еле.
Вывернувшись из-под бабочкиной руки, Маркелка прильнул к щели – очень уж хотелось посмотреть, что у них там делается. Истомка-то внизу сидел смирно, только посапывал.
Ух ты!
Маришка, вовсе телешом, стояла у самой двери, а пулковник лежал на столе, толстым брюхом кверху, лицо прикрыто той самой шелковой тряпицей, в которую раньше был завернут царский скипетр.
– Где же ты, котухнечка? – пробасил он.
Голая дева сдвинула засов и отскочила. Маркелка на нее засмотрелся (эвона как оно всё у женок-то устроено – на диво!) и проглядел
