нам спасение… или погибель.
Юна пошевелилась, устраиваясь поудобнее, но не проснулась. Она в этот момент была очень далеко от Антирона, во сне вернувшись в то утро, когда собиралась на аттракционы.
– Приехали! – разбудил меня выкрик кучера.
Выбравшись из кареты, мы оказались на большом, залитом лунным светом дворе.
– Поторапливайтесь! – прикрикнул возница, отгоняя нас от кареты, чтобы увезти ее под навес.
Мы стояли перед входом в огромный, намного больше, чем у господина Прожирани, дом или даже дворец!
– Подержи, – сказала мама, передавая мне свой узелок с вещами. – Схожу разведаю, что к чему.
И мама смело пошла к двери. Я же держала наши вещи и боялась даже пошевелиться.
– А это что у нас тут за красавица? – спросил высокий парень, выскакивая у меня из-за спины, как чертик из табакерки.
– Юнила, – представилась я.
– Родо, – ответил парень. – Я помощник конюха, а ты?
– А нас с мамой градоправитель собрался кому-то подарить, – призналась я.
– Ух ты! И кому же? – заинтересовался Родо.
– Я точно не знаю, но вроде бы какому-то амнистанцу, – пожала плечами.
– Везунчики, – протянул парень.
– Почему? – спросила я, поглядывая на дверь, за которой скрылась мама.
– Так у них же невольников нет! Вас подарят, а новый хозяин отпустит, – пояснил помощник конюха.
Отворилась дверь, из нее выглянула мама и позвала меня.
– До встречи, Родо, – попрощалась я и побежала к ней.
Нам выделили почти такую же комнатку, в какой мы с мамой жили у господина Прожирани. Две узкие, грубо сколоченные кровати, один стул, стол и два сундука у кроватей. Здесь только окно было чуть больше, чем в нашей прежней каморке. Но вид из него был такой же – на стену заднего двора. Нам ничего не объяснили, не сказали, что делать, просто оставили в комнате до распоряжений господина.
– Ложись спать, Юна, – проговорила мама, укладываясь на кровать прямо в одежде.
Я поступила точно так же, но спать совсем не хотелось. В душе, словно отголосок из детства, поднималось предчувствие чего-то волшебного.
– Мама, – позвала я.
– М-м-м? – вопросительно промычала она в ответ, даже не повернувшись.
– Как думаешь, у нас все будет хорошо? – спросила взволнованно.
– Спи, – приказала мама и добавила чуть позже на нашем родном языке: – У нас обязательно все наладится.
Мы очень редко говорили на родном языке. Господин Прожирани сильно бранился на это, и мама только изредка заставляла меня повторять слова, чтобы я не забыла речь недосягаемой родины. Родинарский язык стал моим родным, маме же пришлось трудно в первые годы невольничьей жизни. Она два года училась и только после того, как разобралась с письменностью, стала вести бухгалтерию господина,
