стоянке? Я имею в виду Ширшову и вашу дочь.
– С убийцей Людмила точно не говорила. Они не знакомы.
– Так о чем же она говорила с бывшей одноклассницей?
– Общие фразы, дескать, давно не виделись.
– Ваша дочь заметила что-нибудь необычное?
– Ширшова искала машину. Но парковка, по словам дочери, небольшая – всего два этажа. Из чего можно заключить, что машину оставил для нее кто-то другой.
– Что-нибудь еще?
– На Ширшовой был парик, солнцезащитные очки и перчатки.
– И это неудивительно. В салоне не обнаружили ни одного отпечатка.
– Как я понимаю, Ширшова вышла из машины задолго до убийства, – предположил Вячеслав Алексеевич.
– Она в нее вообще не садилась.
Чуть помолчав, Вячеслав Алексеевич недоуменно спросил:
– Откуда вам это известно?
– Я видел записи с камер наблюдения той самой парковки.
Вячеслав Алексеевич напрягся, в его голосе прозвучало отчаяние:
– И вы смеете утверждать, что моя дочь до сих пор – свидетель?
– Я так не сказал.
– Она подозревается в соучастии?
– Подозрение не есть обвинение.
– Прошу избавить меня от этих ваших уловок! Если желаете знать: я рад, что Людмила уехала!
Крапивин пожал плечами:
– Я сказал лишь то, что сказал.
– Экое фарисейство!
– Поосторожнее в выражениях!
– Меня это ничуть не волнует.
– Оставим препирания, вернемся к нашему разговору.
– Мне нечего больше сказать.
– А как насчет видеорегистратора? Ваша дочь сняла его с машины и забрала с собой.
– Регистратор у меня.
– Вам лучше предоставить его следствию. Запись сохранилась?
– Все цело.
– Когда принесете?
– Скорее всего – завтра. Хочу сам как следует изучить.
– Ну так сделайте копию. Какие проблемы?
– Уже сделал.
– В чем тогда дело?
– Должен убедиться, что запись не навредит моей дочери.
– Вот мой мобильный. – Крапивин протянул визитную карточку.
– Благодарю. – Вячеслав Алексеевич взял карточку и сунул ее в карман.
В комнату зашел человек в форме и махнул какими-то документами:
– Герман Сергеич!
– Что?
– На пару минут.
Крапивин убрал протокол в ящик стола, встал и подошел к офицеру. Пока они говорили, Вячеслав Алексеевич, закрыв глаза, повторял про себя то, что успел выхватить взглядом из протокола: «Улица Молостовых, двадцать четыре, квартира шестнадцать. Михаил Михайлович Короткин. Улица Молостовых, двадцать четыре, квартира шестнадцать…»
– Насчет вашей дочери… – к столу подошел Крапивин.
Вячеслав Алексеевич категорически
