представлении Поппера, напротив, познание начинается с того, что ради предсказаний путем обобщений придумывают гипотезы, затем проходит их верификация, но и поиск фактов, опровергающих следствия гипотезы, иначе говоря «фальсификация», для дальнейшего движения познания. Такая искусственная картина подходит, например, к диссертационной работе в современном научном учреждении, когда в обществе сложилось разделение сфер деятельности, а круг знаний и вместе с ним сомнений и проблем столь велик, что ждать несогласованности с реальностью (фальсификаций) незачем – научных тем на всех хватает. В распространенном варианте сегодняшних научных занятий действительно цель работы – предсказание – стоит на первом этапе, а фальсификацией занимаются после утверждения гипотезы. Естественный процесс иной. Проблема возникает при взаимодействии с природой, что вынуждает познание неизвестных ранее сторон действительности. После чего, успех познания позволяет делать предсказание с известными оговорками.
Конечно, субъективизм обобщений может привести к гипотезам о надуманных несуществующих закономерностях, которые затем будут опровергнуты именно в части субъективности обобщения. Но право делать обратное заявление, т.е. что теория невозможна, появляется только в том случае, если объективно не существует закономерности изучаемых явлений. Можно возразить, что никому не дано знать, есть ли закономерность сама по себе или нет, это нечто вроде «вещи в себе». Но если даже принять такое предположение, то не менее нелепо утверждать изначально, что таких закономерностей не существует и что поэтому историческая теория невозможна.
Поппер склонен причислять себя в чем-то к материалистам (в кантовском аспекте), признавая законы природы и тот факт, что они не зависят от нас. Но его формализм переводит познание в плоскость личностных умозрений, которая настолько удаляется в своей мыслительной сфере от природы, что становится самодовлеющим фактором познания. Поэтому логика его рассуждений опирается на наши возможности предсказаний. Если способны, то теория возможна, если нет – то нет. Стоит перевернуть отношение, «поставить его на ноги», и придется теорию обусловить природными законами, которые мы выявляем в меру наших возможностей. Тогда отрицание самого права истории на научность будет означать произвольность бытия человечества, власть случая, хаоса. Поппер в принципе так и представляет ее, иначе он не стал бы отводить определяющую роль в формировании будущего самому человеку. «Вместо того чтобы стать в позу пророков, мы должны стать творцами своей судьбы» (2, с.322). Фраза достойна марксовой: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его» (3, с.4). Иначе говоря, идеи должны доминировать над бытием. Маркс так глубоко впитал идеализм Гегеля, что, как бы не переворачивал его принципы, те все равно проступали в его выражениях и даже в теории. Поппер тем более, хотя
