ме Ridero
Тунгусский робинзон
Под этим словом – укрывалось многое:
И лейтенант молоденький, и жажда куража,
Кавказ, и смерть друзей, опасная дорога
Над самой пропастью – по лезвию ножа.
И мужество в бою, и много разных тонкостей,
Оберегавшие бойцов от груза «двести»,
И радость от побед, и пытка грязной подлостью,
И неподкупность офицерской чести.
Под этим словом – укрывалось главное:
Незыблемость характера и вера в правоту,
Не глядя в то, что жизнь делилась надвое,
Его, кидая снова в пустоту.
Он Лютый – значит злобный, кровожадный
К врагу и наступающему зверю,
На первый взгляд, как – будто безотрадный,
С душевной болью переживающий потери.
Он просто Человек, Мужчина с главной буквы
Во всем он знает грань и чести рубежи,
Его богатство – нрав как кирза грубый
Он право «ангел», для спасения души!
Глава первая
СВОБОДА
Ближе к десяти, некоторые осужденные тринадцатого отряда учреждения УФСИН – 56 рассосались по зоне в поисках незабываемых «приключений». Зеки, работавшие на пилораме в ночную смену, до самого обеда дрыхли, не обращая внимания на лагерную суету.
В отряде было относительно тихо. Свободные, от работы, осужденные смотрели в культкомнате сериал на стареньком телевизоре. В углу отряда, где была вотчина «блатного комитета», шли какие – то таинственные тёрки. Шныри суетились, завешивая одеялами проходы и «шконки», чтобы спрятать «мероприятие» от посторонних глаз. Сюда обычно не заглядывал глаз контролера. Здесь лёжа на койке, отбывал, наказание вор в законе и смотрящий за лагерем Шаман.
На тумбочке, рядом с личным телевизором стояла, литровая банка свежезаваренного чифиря. Распаренная шапочка ароматного индийского чая, возвышалась над банкой, источая приятное благоухание, которое сквозняком разносилось по всему бараку.
– Ну, что сидим – кого ждем? – сказал Шаман, бросая на тумбочку пачку сигарет. – Ты, Лютый, не сиди, словно филин на суку? Твой день – ты и банкуешь! Тусани бродяга!
Сергей взял в одну руку банку, в другую алюминиевую кружку, несколько раз влил и вылил из нее горячий чифирь. Заварка, плавающая на поверхности кипятка, потревоженная таинством лагерного чаепития, прямо на глазах опустилась на дно, отдавая кипятку свой цвет, вкус и волшебный аромат.
– Шаман, а Лютый не жмот – поляну накрыл по – барски, – сказал Чалый, протягивая руку к коробке с шоколадными конфетами, которые на зоне были под запретом. – И чифирок судя по запаху крупнолистовой!
– Майский! Ты Чалый, на халяву готов и патыки грузински бодяжить, лишь бы кишку глюкозой набить! Ты же чифирь не пьешь!?
– Я берегу мотор! Чифирь – он клапана сушит. Так до инфаркта не далеко.
– Ты дурак, – сказал Шаман, – не знаешь, что подохнешь не от инфаркта. Тебя СПИД ждет.
– А че, я? Почему это от СПИДа? – переспросил осужденный, делая недовольную гримасу.
– Да потому, что ты Чалый, гомосячишь не по-детски – сказал спокойно Шаман. – Вся зона знает, что ты «петухов» жаришь в бане без разбора.
– Саныч, за базар отвечу – я уже давно никого не жарю! Скрывать не буду – рукоблудство практикую! Западло мне после «Булкотряса» свой «початок» в тухлую дырку пихать! На отвал я по приглашению Лютого приканал. Он, мне грев обещал – воровской.
– Какой еще грев, – переспросил Шаман улыбаясь. – Он на общак все отдал!
– Да, матрац я ему свой обещал, – сказал Лютый.
– Ладно, босяк – торчи, – сказал Шаман и закурил.
– Мне не жалко! Пусть глюкозу хавает, – сказал Сергей, запуская кружку с чифирем по кругу.
– Перед тем, как Лютый, свалит, я хочу слово ему сказать напутственное.
– Говори Шаман, твое слово дорогого стоит, – загомонили зеки.
– Бродяги, сегодня, от нас Лютый «по звонку» отваливает. Правильно сидел – по-нашему, по-людски и по-понятиям. Пальцы веером не топорщил, и с мусорами дружбу не водил. Восемь лет на бараке принял и косяков не порол. Вполне достойный арестант. Хочу пожелать ему фарта, и большую кучу бабла. Пусть у тебя Серега, душа и тело за все эти годы оттопырятся. На зону больше не попадай. Не твое это. А теперь давай – банкуй!
Сергей взял кружку, и повторно налив в нее арестантский напиток, запустил его на круг.
Зеки
