Михутря, прежде чем получить от короля Ливонии капитанский патент и роту отборных головорезов, повидал на своем веку многое. Испытал и милость царя Ивана, и царский гнев, скитался много лет на чужбине, сражаясь в рядах нидерландских повстанцев – гезов – против испанского короля и его наместника, герцога Альбы. Обликом своим Михаил сильно напоминал Леониду-Магнусу какого-нибудь норвежского капитана или кого-нибудь из благородных героев Джека Лондона. Вот только глаза подвели – не голубые, не серые, не темные, а не поймешь, какие – смесь карих с зеленовато-черными. Такие глаза иногда случаются у цыган.
Сашка была знакома с Михутрей еще с Новгорода. Как, впрочем, и с его величеством.
У стены близ печки, вытянув ноги, сидели какие-то люди со связанными руками. Целая гора оружия, по-видимому у них и отобранная, валялась в углу. Кинжалы, палаши, шпаги. Даже пара пистолетов. Что и говорить, подготовились основательно! Только вот к чему? Вообще, кто они – обычные лесные разбойники-бродяги? Судя по пистолетам, нет. Больно уж дорогущее оружие для простых бродяг.
– Вас ждали, – перехватив удивленные взгляды беглецов, ухмыльнулся Михутря. – Что же ты, Эрих, думал – патер Петреус всерьез намеревался ее отпустить?
Погладив Сашку по плечу, Михаил чмокнул ее в лоб и неожиданно рассмеялся:
– Ох, влипла бы ты, дева! Коли б его величество нас на выручку не послал. Да и Йонс, возница, сразу на твоей стороне был. Крестьяне-то тебя, Сашка, любят! Куда больше, чем фогта. Ой, а что мы стоим-то? – спохватился бывший разбойный капитан. – А ну-ка, давайте к столу! Рыбку есть будем.
В нежно-голубом безоблачном небе яростно сверкало солнце. Дул сильный ветер, еще с утра разогнавший облака и тучки, раскачивал ветви деревьев, трепал реющие над замком флаги. Лазоревые, как небо, с изображением золотого вепря. Герб фон дер Гольца.
На похороны барона собрались все родственники и вассалы. Риттер Герлах фон Нейе, риттер Оффа фон Риппертроп, барон Людвиг фон Ратт и прочие. Явилась и дочь Фридриха, хоть и при жизни родного батюшку не особо жаловала. Но тут пахло наследством, а это совсем другое дело! Баронесса, красивая, лет тридцати с небольшим женщина, искоса поглядывала на стоявших невдалеке родичей – двух молодых рыцарей, приходившихся старому барону двоюродными племянниками, и плечистого пожилого усача – дядюшку Вольфрама. Эти тоже ненавидели покойного Фридриха, как, впрочем, и он их. Но все на что-то надеялись, иначе бы не пришли.
Темные глаза баронессы горели тревогой, дядья-племянники вполне могли бы устроить какую-нибудь каверзу, на которые были великие мастера. Баронесса об этом знала, потому и тревожилась, хотя и прихватила с собой известного на всю Ригу стряпчего.
Старый Фридрих фон дер Гольц не был особенно ревностным христианином, к тому же недавно сменил веру, перейдя из католичества в лютеранство. Тем не менее прощание с бароном проходило в замковой церкви, и проводил его лютеранский священник – пастор Арнольд Петреус, как поговаривали – добрый знакомый дядьев-племянников покойного. Длинный, сутулый,
