был еще один центр – тот самый, что атаковал нас сквозь окна. И он продолжал жить какое-то время; даже после смерти животного. И куда он послал тело? Какую команду подал ему?
– Какую? – это профессор выступил, не успевая угнаться за мыслью тракториста.
– «Домой!».
– И эту команду восприняли Чжай с подругой. Куда они ломанулись? – Анатолий победно огляделся, – конечно, домой – в цитадель.
– Логично, – кивнул после короткой паузы командир, – но почему они бросили здесь защиту?
Никитин помялся, и высказал еще одну гипотезу; такую, какая не могла прийти в голову настоящему военному:
– А может, они раньше разделись? Сами…
Командир еще раз кивнул. Если он и нахмурился, то внутри себя, никак не проявив неудовольствия внешне.
– Ну что ж, – подозвал он разведчиков к другой стороне панорамы – туда, куда сосредотачивали свое внимание караульные.
То есть, за периметр городских границ. Люба Ульянова невольно вскрикнула. Анатолий вполне понял ее. Там, где прежде по тучным травам нескончаемой чередой брели стада животных; где они рождались, вырастали, и умирали – от старости, или в клыках хищников – не было больше ничего. Вернее, до самого горизонта тянулась равнина, поросшая травой оранжевого цвета. Ни одного живого существа Анатолий не видел. Лишь ветерок лениво шевелил «оранжевое море»; гнал по нему в даль длинные волны. Это море резко обрывалось у вполне преодолимой преграды, очерченной квадратом города; его наружными границами.
Эта граница – Никитин и прежде знал, и сейчас прекрасно видел – не была сплошной. Лишь по краям огромного квадрата со стороной в целый километр высились коробки зданий – точно такие же, на которой сейчас в Северном посту толпились разведчики. Две из них были видны; последнюю – Южную – заслоняла собой цитадель. Зримой границей городских владений были сотни столбов – тоже десятиметровой высоты. Именно таким должен был стать последний забор. Межу столбами, кстати, тоже было по десять метров. Анатолий невольно провел линии от каждого из ближайших столбов до вершины цитадели, сейчас нестерпимо блестевшей на солнце изумрудной зеленью. Что ему было до этих виртуальных – длинных и бесчисленных отрезков? Никитин не знал; зато хорошо представлял, что означает тянущее чувство неудовлетворенности в груди. Это означало, что совсем скоро сознание вернется к этой картинке; вернется в нужный момент.
А командир перешел к другой стороне прозрачных стен – туда, где изнывали под палящими лучами неласкового солнца поля зерновых культур разной степени зрелости; потом огороды. За цитаделью, и за двумя улочками жилых домов росли сады, перенесенные от храма Артемиды усилиями горожан и волшебными руками «бабки Любы» – так тракторист иногда называл Любашу Ульянову. Сейчас он резко развернулся к ней, когда Ульянова закричала еще громче. Полковник совсем чуть-чуть – сантиметров на пять, не больше – раздвинул створки окна, и даже
