За временем никто не следит, вот оно и шалит, беспризорное. По карманам шарит: зазеваешься – глядь, а нескольких лет как ни бывало. Шляется неизвестно где, водится со всеми без разбору, заразу по домам разносит. А у людей от той заразы волосы выпадают да морщины на лице появляются.
За лето к Тому, Не Знаю Кому в деревне попривыкли. И он в колодце прижился, даже скандалить перестал. С бабами, что по воду ходят, знакомства завел, и обуяла его настоящая русская тоска. Когда делать ничего неохота потому, что о смысле жизни думаешь. Иностранца, ежели затоскует, вылечить легко: займи делом – он о тоске и забудет. Строить дом начнёт, деньги зарабатывать, детей растить. И ежели в Россию не приедет – так, дурак, и проживёт жизнь счастливо. АВот если к нам каким ветром занесёт… У нас любой иностранец через полгода русским становится. И не то что немец или шотландец какой, даже негр начинает о смысле жизни размышлять да стихи складывать. Были такие случаи.
Русские бабы, как известно, с любым чудищем общий язык найдут, ежели их не перебивать. Месяца не прошло, как они от Того, Не Знаю Кого уже без ума были, поесть ему носили да сплетни пересказывали. Бабка Саматуха тайком от мужа полмешка самосада принесла. Теперь по вечерам из колодца дымок вился да печальные песни слышались. Матерные, правда. Зато душевные, с хрипотцой. Стали селяне заместо клуба, которого в деревне отродясь не бывало, у колодца собираться. И люди, и собаки, и лошади – даже свирепая свинья, что у плотника Деревячкина дом охраняет, захаживала. Душевную песню на Руси распоследняя свинья любит.
Тем временем в округе новая напасть приключилась: нельзя стало в лес зайти. До того там страшно, и не понять почему. Бабка Саматуха с утра за боровиками пошла, её прямо на опушке от ужаса скрутило. Давно уж Саматуха так быстро не бегала, с самого, почитай венчания с кузнецом Мыколой Гыколаичем. Тогда он еле догнал её в пяти верстах от деревни. На лошади потому что скакал, а так кто знает…
Затем Матрёна Деревячкина за смородиной собралась. Матрёна – баба упрямая, в отца пошла – старика Пахнутия, что на отшибе живёт и в подполе поганки вонючие выращивает. Мечта у него такая: скрестить поганку со съедобным грибом и прославиться. Каждый год на себе результат проверяет. Потом животом мается да с коровами на перегонки лепёшки пекёт. Матрёна, когда душа в пятки ушла и сердце в паническом ужасе в груди затрепетало, назад не повернула. Платок на шее завязала покрепче, нижнюю губу выпятила, косу со спины на грудь перекинула – и дальше двинулась. Коса у Матрёны толстая, настоящая – она ею дрова колет, когда пьяный муж не в состоянии. Идёт Матрёна по лесу, в одной руке корзина, в другой – коса, прислушивается. Чует, недоброе вокруг творится. Птицы не поют, ветер не шумит, листья с деревьев не облетают – боятся. Хотя на дворе сентябрь и давно пора пожелтеть и откинуться. Дошла до смородинника, и вдруг ноги судорогой свело. И так сильно – шагу сделать нельзя. Смотрит, медведь знакомый бежит, а на нём морды нет.
– Что стряслось? – спрашивает Матрёна онемевшими губами.
Медведь остановился отдышаться
