к кислороду. И вернет любовь народа к этой самой P-SE.
Все моря, безусловно, восстановить не удастся, но это и к лучшему.
Эти моря – от них столько хлопот! Достаточно будет и нескольких крупных озер.
А главное – сады!
Только сейчас я заметил крошечного человечка, который сидел в кресле под факс-аппаратом поджав ножки. Это был он! Почтальон! Гном, с химическим карандашом.
Саша бросил взгляд в сторону человечка, но остался неколебим в своём гневе.
Райский проследил направление моего застывшего взгляда.
– Ах, вот, извольте познакомиться, сам садовник, господин Зиновкен. Кстати, это не я, это он выбирал вас.
Так что, коллеги, полагаю, вы уже знакомы.
– Я ничего не понимаю в рассаде, – сообщил Саша хмуро. – Я драматург. Могу расставлять слова в том или ином порядке. И не иначе, как за деньги! – Саша швырнул на стол Райскому измятую телеграмму. – Оплатите мне командировочные расходы и… можете не провожать!
– Вы меня не дослушали, – остановил Райский Сашу уже в дверях. – Как раз вы и будете создавать этот рай вместе с господином Фемистоклюсом. Я – только автор идеи. Да что там я, – директор скорчил умильное лицо пупсика, – есть автор посолидней. Не угодно ли, господа, взяться за дело!
Райский встал.
Гном встал.
Я встал.
Саша уже давно занес ногу через порог.
«РАЙ-ИСПОЛКОМ»
Сказать, что работа закипела, было бы натяжкой.
Целыми днями мы сидели, точнее, пропадали, на вознесшейся над местностью террасе.
Под нами клубился туман. По черному горизонту черепахой ползла красная с точечками луна. Или, как её там, похожая на шляпку мухомора. Терраса косилась набок, и под столик драматурга приходилось постоянно подкладывать пачку бумаги, чтобы он стоял ровнее.
Безводный климат планеты.
Наши изверившиеся души.
«Что такое рай?» – Саша добавил к вопросу фригидную паузу такой длины, что из неё можно было бы связать теплый свитер.
Опрокинутое во времени зарево его вопроса освещало лишь кучку обгоревшего пепла.
Этот пепел и был ответом. Среди черных крошек трубочного табака.
Саша Абалаков был большой оригинал. Большой оригинальный мужчина. Он курил трубку.
И не упускал случая пожаловаться на жизнь, как будто именно для этого родился и жил.
И это было то, то, что он действительно любил и делал талантливо.
«Попадись мне, кто все это придумал – я бы сам его здесь придушил», – пел он приятным низким голосом.
Или с пафосом: «Ну почему я должен решать за всех?»
Иногда, чтобы создать видимость беседы, я отвечал ему:
«Саша, у тебя русское имя. Похожее на спящую тучу. Я читал, что русские берегли свое счастье в яйце. Вот ты и спроси… свою славянскую
