энергией веры. Могу доказать вполне наглядно.
– Кто ты, Колдун? – тихо спросил Грон. – Откуда ты, не из того ли мира? Почему о нем не знают у нас в Искалоре?
– Призраки реальны, – задумчиво повторил Колдун, оставив без внимания вопросы вольного бойца. – А вообще мне пора. Свою точку зрения я изложил и, стало быть, этот пункт плана выполнил. Будем продолжать…
Грон с закипающим раздражением, стиснув зубы, слушал непонятные слова Колдуна.
– А если я заставлю тебя ответить? – глухо и угрожающе сказал он, шагнув к Колдуну.
– Что?
Отрешенно-задумчивый взгляд Колдуна стал изумленным. Он прикоснулся к руке Грона, покачал головой.
– Не надо. Ты ведь не сторонник применения силы, когда того не требуют обстоятельства. Я не прощаюсь. Отдыхай – возможно, скоро тебе предстоит встреча с озерными метателями.
Колдун неторопливо повернулся спиной к Грону и направился в сторону дороги. Поднял руку и, обернувшись, спокойно произнес:
– Распрягай Тинтана и ложись спать. Можешь мне поверить – сейчас тебя никто не потревожит.
И пропал, словно растворился в полумраке.
Грон с силой провел пальцами по глазам и тяжело опустился на траву, ощутив нечто похожее на головокружение. Посидел, глядя на огонь, тряхнул головой и приказал себе ни о чем не думать. Распряг коня, осушил до дня флягу с цветочным вином, растянулся на траве у костра и сразу провалился в черноту. Чернота оказалась плащом Колдуна, глядящего с черного неба, плащ распростерся от горизонта до горизонта, и в вышине кружились серебристые точки, и плавно скользили от звезды к звезде…
4
Он бесконечно долго брел в темноте, то и дело натыкаясь на гладкие мраморные стены, поворачивал из стороны в сторону и даже, кажется, не раз шел назад, блуждая по беззвучному подземному лабиринту. Тупики, повороты, тупики… И вдруг – робкий свет впереди. Он бросился к далекому светлому квадрату, скользя подошвами сапог по мраморному полу, отталкиваясь от стен, заставляя двигаться не желающие слушаться ноги. Дополз и встал, и простер руки к женщине, возникшей в светлом проеме. Женщина держала овальное блюдо, а на блюде стояла глубокая чаша, покрытая непонятными знаками. «Асканта…» – шепнул он непокорными губами. Женщина подняла голову, отхлынули от лица длинные волосы – и он увидел, что это Инейя, ничуть не изменившаяся с тех давних пор, когда он знал ее. Он замер, не смея подойти к той, чье тело предали огню в страшные времена Черной Беды, истреблявшей и старых, и молодых, к той, чей взгляд был для него когда-то
– как вино, чей голос – как пенье рассветной птицы, чье прикосновение – как звездный свет… Давно уже притупилась боль, давно смирилось сердце, но память осталась. «На песок набегает волна… Отступает… Но вслед ей – другая… Так и память о ней, несравненной… словно волны… Волна за волной…»
Что это, что?.. Кто творит эти слова, почему они всплывают словно ниоткуда, подчиняясь неведомой силе?
Вновь, как когда-то,
