хлопанье крыльев в воздухе и направилась на этот шум. И когда она приблизилась, то оказалось, что это ифрит, которого звали Дахнаш, и Маймуна низверглась на него, как низвергается ястреб.
И когда Дахнаш почуял ее и узнал, что это Маймуна, дочь царя джиннов, он испугался, и у него затряслись поджилки. И он попросил у нее защиты и сказал ей: «Заклинаю тебя величайшим, благороднейшим именем, и вышним талисманом, что вырезан на перстне Сулеймана, будь со мною мягкой и не вреди мне!»
И Маймуна услышала от Дахнаша эти слова, и сердце ее сжалилось над ним, и она сказала: «Ты заклинаешь меня, о проклятый, великою клятвой, но я не отпущу тебя, пока ты не расскажешь, откуда ты сейчас прилетел». – «О госпожа, – ответил ифрит, – знай, что прилетел я из крайних городов Китая и с внутренних островов. Я расскажу тебе о диковине, которую я видел в эту ночь, и если ты найдешь, что мои слова – правда, позволь мне лететь своей дорогой и напиши мне твоей рукой свидетельство, что я твой вольноотпущенник, чтобы мне не причинил зла никто из племени джиннов – летающих, вышних, нижних или ныряющих».
И Маймуна спросила его: «Что же ты видел этой ночью, о лжец, о проклятый? Рассказывай и не лги мне, желая спастись от меня своей ложью. Клянусь надписью, вырезанной в гнезде перстня Сулеймана ибн Дауда, – мир с ними обоими! – если твои слова не будут правдивы, я вырву тебе перья своей рукой, порву твою кожу и переломаю тебе кости!» И ифрит Дахнаш, сын Шамхураша крылатого, ответил ей: «Я согласен, о госпожа, на это условие, – а потом он сказал: – Знай, о госпожа, что этой ночью я улетел с внутренних островов в землях китайских (а это земля царя аль-Гайюра, владыки островов и земель и семи дворцов). И у этого царя я видел дочку, лучше которой не сотворил Аллах в ее время. Я не могу тебе описать ее, так как мой язык не имеет сил, чтобы ее описать как должно, но я упомяну о некоторых ее качествах приблизительно. Ее волосы – как ночь разлуки и расставанья, а лицо ее – точно дни единенья, и отлично описал ее тот, кто сказал:
Распустила три она локона из волос своих
Ночью темною и четыре ночи явила нам,
И к луне на небе лицом она обратилася,
И явила мне две луны она одновременно.
И нос ее – как острие полированного меча, а щеки – точно алое вино. Ее щеки похожи на анемон, и губы ее – точно кораллы или сердолик, ее слюна желаннее вина, и вкус ее погасит мучительный огонь. Ее языком движет великий разум и всегда готовый ответ, и грудь ее – искушение для тех, кто ее видит. Слава же тому, кто ее сотворил и соразмерил!
И две руки ее круглые и гладкие, как сказал о ней поэт, охваченный любовью:
И кисти, которые, браслетов не будь на них,
Текли бы из рукавов, как быстрый ручей течет.
А груди ее точно две шкатулки из слоновой кости, сиянье которых заимствуют луна и солнце. И живот у нее в свернутых складках, как складки египетских материй, расшитых парчой, и складки эти подобны бумажным свиткам. И доходит это все до тонкого
