style="font-size:15px;"> И Левин, и Смук признавали, что одним из немногих принципов, с которым соглашались все члены Баухауса – междисциплинарного центра и учебного заведения, объединившего людей из самых разных сфер, – было резкое неприятие самого понятия «стиль». И тем не менее Тель-Авив стоит особняком – как единственное место на планете, где стиль Баухаус якобы существует.
Наверняка так же скривились бы преподаватели и выпускники Баухауса, узнай они о том, что первые здания, возведенные в Тель-Авиве в 1930-е годы – мелкобуржуазные трехэтажные многоквартирные дома, опирающиеся на сваи, – не отражают ни одну из концепций социального жилья, составлявших основу идеологии Баухауса, согласно представлениям ее основоположников Вальтера Гропиуса и Миса ван дер Роэ. Подавляющее большинство зданий, возведенных в районе Белого города в 1930-е годы, говоря современным языком, скорее можно назвать «проектами застройщика» – то есть это такие дома, которые строятся с целью получения прибыли. Утопическая идея социального «жилья для всех» никак сюда не вписывается. Исключениями из этого правила были лишь общежития для рабочих, являющие резкий контраст архитектурной ткани города и его ритму. На самом деле нечто похожее на баухаусное социальное жилье в том виде, в каком оно представлено в Дессау, Берлине и Штутгарте, в Израиле начало появляться лишь в 1950–60-е годы.
Ил. 17. «Душа Баухауса. Дух Bulthaup[19]». Рекламный спонсорский буклет к мероприятиям «Белого города», из каталога выставки «Жизнь в дюнах», лето 2004.
В официальной истории Белого города упоминается только о четырех израильских архитекторах – выпускниках Баухауса[20]. Первый из них – архитектор Шломо Бернштейн; он проучился там два семестра, а затем вернулся в Тель-Авив, где бóльшую часть своей профессиональной жизни проработал в инженерном отделе муниципалитета. Второй – Мунио Вайнрауб-Гитай – по возвращении из Баухауса работал в Хайфе и в других местах на севере Израиля. Там он построил ряд уникальных сооружений в духе Миса ван дер Роэ – они резко отличались от принятых в то время образчиков архитектурного дизайна, наводнивших страну, а их главной особенностью было повышенное внимание к деталям и строительным технологиям. Но, видимо, именно из-за региональной замкнутости Вайнрауб-Гитая Ница Смук в своей книге о Тель-Авиве о нем не упоминает. Третьим студентом Баухауса был Шмуэль Местечкин, по проектам которого в Тель-Авиве в тот период построили несколько многоквартирных домов (Смук пишет только об одном из них), но в основном он занимался различной деятельностью в подпольной организации «Хагана» и был связан с популярным в то время движением кибуцников. Единственный учившийся в Баухаусе местный архитектор, который явно оставил свой след в Тель-Авиве (и, вероятно, в израильской архитектуре в целом) был Арье Шарон. Но для обоснования тель-авивской градостроительной легенды он тоже не совсем подходил. Главная проблема заключалась в том, что он до самого конца оставался верен идеям Баухауса
Bulthaup – немецкий производитель кухонной мебели.
На самом деле недавние исследования показали, что среди выпускников Баухауса было еще два архитектора-еврея – Ханан Френкель, работавший по найму, и Эдгар Хехт (ни тот ни другой не значатся в официальной истории Белого города Тель-Авива) – и один мусульманин из Боснии, Сельман Сельманаджич, переехавший в Иерусалим в 1930-х и работавший там с Рихардом Кауфманном. См. Schmitt, Daniela and Kern, Ingolf. ‘Routes to the Promised Land’ //
