дшие темные цветы на клумбе у дороги и, дав о себе знать, почти сразу же исчез. В его мимолетном появлении не угадывалось никакой угрозы, но Влад почувствовал, как всколыхнулась в душе привычная тревога. Кто знает, чем обернется этот ветерок, не предвестник ли он разгула стихии?
«Всегда в ожидании, всегда в тревоге и ожидании беды, – подумал он и отодвинул бокал с недопитым пивом. – Как все это утомляет…
это ощущение безысходности, обреченности, когда от тебя ровным счетом ничего не зависит… Ну чем ты остановишь Воду, как ускользнешь от Белого Призрака?..»
Он вздохнул, с силой откинулся на спинку легкого плетеного кресла, затрещавшую от такой нагрузки, и уныло посмотрел на небо, вовсе не рассчитывая обнаружить там ответ на свой вопрос. Небо было привычным – серым и низким, – и не происходило в нем никакого движения. Вообще ничего не происходило. Небо было застывшим, оно никогда не приближалось и не удалялось – в отличие от Воды.
Влад еще раз вздохнул и перевел взгляд с небес на землю.
Обнесенная невысокой резной оградой небольшая площадка, уставленная столиками и креслами, располагалась у боковой зеркальной стены кафе, чуть возвышаясь над серыми каменными плитами тротуара. Мостовая находилась гораздо ниже уровня тротуара, через равные промежутки виднелись на ней квадратные сточные решетки, и Влад в который раз подумал о том, что вряд ли эти решетки смогут помочь в случае большой беды. По обеим сторонам улицы, за массивными каменными столбами фонарей, тянулись глухие серые стены домов с чуть покатыми красноватыми черепичными крышами. Кое-где в стыках камней бледно зеленели узкие полоски мха, внося хоть какое-то разнообразие в монотонную поверхность стен, но полоски эти не радовали глаз: слишком уж редкими они были, слишком невзрачными, а если провести по этому шершавому ссохшемуся мху ладонью – он осыпется, превращаясь в труху. И ворота, ведущие во дворики, везде были почти одинаковыми, словно никто не хотел выделяться, привлекать ненужное внимание.
«Наказать, что ли, слугам покрасить мои ворота в какой-нибудь яркий цвет? – тоскливо подумал Влад, машинально крутя пальцами недопитый бокал.
– А зачем? Как бы не накликать… Заявится, завоет у дверей – и все здесь останется по-прежнему. Только уже без тебя…»
Шагах в трехстах от кафе неширокая улица делала поворот и уходила к невидимому отсюда обрыву, а если идти по ней в противоположную сторону, то попадешь на площадь – центр десятка близлежащих безликих кварталов. Площадь неразрывно, как иголка с ниткой, была связана с вечерами, с тускло горящими шарами фонарей, с невнятным бормотанием толпы, время от времени перемежающимся неожиданными всплесками громких бессмысленных выкриков; площадь была связана с бешеными ударами сердца, шумным тяжелым дыханием, взмокшей от пота спиной, помрачением сознания и непонятным чувством омерзения… Почему возникало это чувство, откуда оно бралось, из какого грязного источника? Или оно было беспричинным? Но почему – именно на площади? Почему именно по вечерам?..
Омерзение… Как будто мало тягостного ощущения подавленности, ощущения собственной никчемности и ненужности, как будто мало вечной тревоги, вечного ожидания самого худшего, что может принести любое следующее мгновение…
Влад с длинным вздохом повернулся к зеркальной стене кафе, безразлично отражавшей каменные плоскости улицы, и наткнулся взглядом на безжизненные глаза своего зеркального подобия. Из глубины стены на него смотрел худощавый темноволосый парень. У парня было бледное узкое лицо с глубоко посаженными, неопределенного цвета глазами, небольшим, слегка вздернутым носом и скорбно поджатыми бескровными губами. Короткая, не закрывающая коленей лиловая туника выглядела какой-то помятой, несвежей, хотя слуга принес ее в спальню прямо из-под утюга, и где это можно было помяться с самого утра?
Сегодня лиловая, а вчера была синяя, а позавчера, кажется, что-то клетчатое… или в крапинку? Прошедшие дни сливались в одну серую полосу, все совершалось однообразно, в раз и навсегда установленном тягучем и тягостном ритме, и ничего не запоминалось – потому что нечему было запоминаться. День за днем, день за днем – размеренное течение времени, не течение даже, а стоячая вода; и даже если очень захочешь – не вспомнишь, что происходило два дня назад… да и не о чем вспоминать… Просыпался, завтракал, слонялся, обедал, бродил, пил, куда-то шел, смотрел, слушал, сидел, бродил, ужинал… Можно обойти город по часовой стрелке.
Можно обойти против часовой стрелки. Можно пересечь его наискосок из конца в конец. Можно забрести на поля или пастбища. И вернуться. Куда бы ты ни зашел, всегда приходится возвращаться.
Потому что дальше идти некуда. Потому что кругом Вода. Со всех сторон. Потому что есть небо, есть Вода – и есть Остров.
На картине, отражавшейся в зеркальной стене, появились новые изображения. Влад полуобернулся к улице, проводил равнодушным взглядом чьих-то двух направляющихся за покупками слуг, полуголых, в коротких серых фартуках, прикрывающих
