Она впереди, я сзади. Затем вышли на главную тропинку, потом на улицу и дальше к ее дому. Шли молча. Я не делал попыток завести разговор. Все, что я мог бы сказать, представлялось мне неуместным и банальным. А она, погруженная в горестные размышления, возможно, вообще забыла о моем присутствии.
– Надеюсь, – произнес я, когда мы приблизились к дому, – у вас есть кто-то, с кем вы сможете разделить горе?
– Есть, – отозвалась она. – Двое. Близкая подруга, моя ровесница, и наша старая служанка, давно ставшая членом семьи. Она нянчила еще маму, а после ее смерти была и остается в нашем доме за хозяйку. Она очень привязана к моему отцу. Известие о его смерти будет для нее тяжелым ударом. Не знаю даже, как ей сказать… – Ее голос дрогнул.
– Говорят, разделенное горе – это полгоря, – произнес я, пробуя хоть как-то ее утешить.
Через пять минут мы были на трехгранной площади перед приятным с виду домом семьи Д’Эрбле. От него веяло стариной. На воротах красной краской изящная надпись: «Коттедж в плюще». Из окна эркера первого этажа за нами встревоженно наблюдала пожилая женщина. Ее, видимо, смутило состояние нашей одежды. Она исчезла и вновь появилась в открытых дверях.
Мисс Д’Эрбле повернулась и протянула руку:
– До свидания. Надеюсь, позднее я смогу отблагодарить вас за доброту.
Она вошла в калитку, направляясь по неширокой мощеной дорожке к двери, где ее ждала старая нянька.
Глава 2
Беседа с доктором Торндайком
Стук закрывшейся калитки как будто обозначил конец одного действия и начало другого. До сих пор мое внимание было полностью приковано к мисс Д’Эрбле и ее горю, но теперь, когда она ушла, я немедленно принялся размышлять над сегодняшними событиями.
Как объяснить эту трагедию? Несчастный случай? Нет, не похоже. Человек может упасть в глубокую воду и утонуть: оступиться в темноте, споткнуться о причальный канат или что-нибудь похожее… Но там ничего похожего не было и в помине. В том месте, где находилось тело, глубина озерца не больше двух футов, а ближе к берегу и того меньше. Так что если он и забрел туда в темноте, то мог легко выбраться на землю. Впрочем, как он мог туда забрести? Единственно, если с какой-то целью. Неужели, чтобы покончить с собой?
Размышляя над этим, я обнаружил, что не желаю принимать такую версию, несмотря на опасения и, может быть, подозрения дочери. Пока мы шли к дому, она рассказала кое-что об отце, и я понял, что это был человек всеми любимый, а значит, скорее всего счастливый. А счастливые люди самоубийством не кончают.
Но если отвергнуть версию самоубийства, то что же останется?
Озадаченный непостижимой тайной, я не переставал думать и садясь в трамвай, где прошел в самый конец, чтобы никто не видел мои мокрые брюки. Тайна смерти Джулиуса Д’Эрбле меня волновала не потому, что я был излишне любопытен. Нет. Его судьбу я неожиданно начал воспринимать как нечто личное, касающееся меня самого. Я знал его дочь всего несколько часов, но это были часы, которые мы с ней никогда не забудем. Что странным
