имеются в том случае, если ее потребителями будут СМИ. Но тогда и успех будет зависеть от поискового таланта, опыта и кругозора тех деятелей СМИ, которые за это возьмутся, от их удачного выбора, от средств, которые они сумеют мобилизовать. И от готовности использовать такую экспертизу всерьез. Чтобы все не завяло на корню.
PS (2013 год). Мое предвидение оправдалось. Наибольший авторитет в гуманитарных науках приобрели ученые и издатели, связанные со СМИ: М.С. Гельфанд, инициатор «Корчевателя», и С.Б. Пархоменко, связанный с «Антиплагиатом» и «Диссернетом».
А как было бы здорово иметь по каждой науке круг безусловно общепризнанных экспертов, независимых и уважаемых властью! Независимых, но признаваемых и уважаемых – в этом главное. Иначе будет «как всегда».
2. Возвышение Европы и притязания Евразии
Без нормального общения между странами наука развиваться не может. Английский археолог-марксист Гордон Чайлд, которого называют лучшим археологом мира первой половины XX века, считал, что со свободной циркуляции знаний, со странствующих мастеров началось возвышение Европы над остальными частями света. Запертые наглухо двери и форточки СССР были одной из причин его отставания и краха.
Пожилые ученые помнят, как трудно было добывать «не ту» литературу (оседавшую в спецхранах) и – еще труднее – продвигать свои работы за рубеж. Приходилось преодолевать бесчисленные рогатки, проходить разные комиссии, обсуждения, получать бесчисленные подписи и печати. Даже для отправки маленькой заметки – том документации, от дюжины до полутора десятков подписей и печатей. Времени и сил это все отнимало уйму. Наши работы всегда и всюду опаздывали. Но многих еще больше сдерживал страх. Академик Б.Б. Пиотровский говаривал мне: «Вы слишком много публикуетесь на Западе. Вас посадят» (посадили, но много позже). На деле, если личных врагов не было, все сводилось к формальностям, а так как комиссий было много, то представители первой надеялись на последующие проверки, а последующие полагали, что если первая ничего не заметила, то крамолы и нет.
Я честно проходил все комиссии, но лишь с некоторыми показательными работами. Все остальное отправлял в обход. Писал длинное письмо, скажем, чикагскому редактору, которое начиналось со слов Dear Sir и кончалось сакраментальным Sincerely yours, а между ними шел собственно текст статьи или ее первая часть. Отдельным письмом шла библиография с тем же обрамлением и зачином: «Вы просили меня перечислить». На всякий случай уведомил о своих проказах своего научного руководителя – тогдашнего директора Эрмитажа М.И. Артамонова. Он лукаво ухмыльнулся и тихонько сказал: «А знаете, я делаю то же самое».
Когда напечатанных за рубежом работ у меня стало очень много, меня вызвали в первый отдел ректората (пожилые помнят, что такое первый отдел) и незнакомый чиновник «оттуда» сказал: «У вас очень много публикаций на Западе. Все ли они прошли положенное оформление?» –
