наушник из одного уха, громко спросил, шаря вокруг обалделыми глазами:
– Где я? Мы на какой щас станции метро?
Аккуратненькая старушка в шляпке с сеточной вуалью произнесла на французский манер:
– Пляс Пигаль.
– То есть? – спросил растерявшийся паренёк и пулей вылетел на станции Волоколамская.
Очнувшись от мирской суеты, погрязшая в своём гневе и глупости, я выбежала вслед за ним, так как тоже промахнула три лишних станции. Ну и погружение! Не было бы так обидно, если бы увлеклась хорошей книгой, а не своими бешеными, полными обиды, мыслями.
– Ирка! – этот голос не узнать невозможно. Я обернулась и застыла, как изваяние. С этой курицей мы не виделись 10 лет. Она ведь живет в Париже! Недаром меня задолбало самоедство, специально для того, чтобы прокатить до этой станции метро и обнаружить тут Ирку. Я, кстати, здесь сроду не была. Вот примочка!!! Мы обнялись и пошли в кафе.
Ворующий – да насытится, обиженный да утешится, а все же несправедливость – отвратительная вещь.
Два малыша
Ранней весной, когда по утрам под каблуком ещё похрустывал ледок, образующийся за ночь на лужах, весь отдел помогал с переездом на новую квартиру другу детства любимого коллективом начальника Соколова Льва Георгиевича. Друга детства звали Павел. Хмурый, неприветливый красавец, высокий, худощавый, переполненный смятением после рухнувших надежд, он расстался не только со своей двухкомнатной квартирой на Мойке в родном городе Санкт-Петербурге и перебрался в однушку на окраине Москвы, но и с бывшей женой.
Новая среда обитания, новая работа – по специальности он был биохимиком – подразумевали начало новой жизни, такой невыносимой на берегах Невы. Не каждый решится на такие кардинальные перемены. Потребовалось несколько лет, чтобы понять и почувствовать, что еще чуть-чуть протянуть без перемен при таком активном самоедстве, и нужна будет помощь психиатра. Каждый знает: самая беспросветная жуть накрывает именно тогда, когда мусолишь свои проблемы с утра до вечера и всё глубже погружаешься в себя. Любовь исчезла, семья рухнула, как старый, отживший свой век засыпной барак, родители умерли, и моросящая атмосфера Питера стала душить, как медленно затягивающаяся на шее петля.
Откуда пришла эта нелепая, как тогда казалось, мысль, уже трудно вспомнить, но частые посиделки с другом на его кухне до утра в Москве согрели и высидели, как курица яйцо, это простое решение.
Когда тебе еще пока сорок лет, то хлопоты, связанные с переездом, даже наладили некую гармонию в душе. Требовалось суетиться, оформлять тысячу документов, а затем грузить нехитрый скарб, делать массу усилий и телодвижений, да еще и включать ленивые мозги, частично вытряхнув из них жалобы и стенания на неудавшуюся судьбу. Ничто так не врачует душу, как измотавшая тело физическая нагрузка. Перед лицом перспективы переезда в другой город меркнет душевная
