Бог. Не влажен рот его.И грохот с уст его в долину сносит ветер.
«Переводя Гвироля через тьму…»
Переводя Гвироля через тьму,
за известковое держа его запястье —
и нам уже
– не одному —
переходить течение несчастья.
В тумане берег твой, нельзя назад,
а впереди дымы сошли на воды
и – потому —
идем, мой страшный брат!
Плевать, что поводырь не помнит брода.
«Когда в жару нагишом лежим…»
Когда в жару нагишом лежим
рифмуя с ножом окончание жил
стиль называется ориенталь
быть может это неважный стиль.
Но что поделать – закрой глаза
на отраженье полночных светил
на бедре на лбу животе и лбу
уже своем – что и ощутил.
Встань и выпей, поскольку пить
надо в хамсин – почему и пил —
и вспомни, что молнию ибн-Гвироль
недавно с летучею мышью сравнил.
Я так это вижу: сухая тьма
тихо, мило, пейзаж и уныл
и: бах! Большая летучая мышь
в сиянье мгновенном разлома крыл.
О Боже, дозволь мне увидеть дождь.
«Слава! Желтый твой снег…»
Слава! Желтый твой снег,
Юность тоже далече.
Никого и здесь нет,
с коим был безупречен.
Только в тьмы стороне —
чем – как крыльями – нечем —
спирт порхает во сне
есть мою печень.
Говорил – а кому?
с кем на войлоке черном?
Ну – так в нашем дому
потолками просторно!
Ну так в нашем дому
и висеть одному
незазорно.
Придыхая в дыму
выси горней.
Воя б, как выгибал
стан зверюги свободной,
уж бы как погибал
я красно всенародно,
кабы да по губам
стих не мазал холодным.
По губам.
Жаль, нельзя перечесть,
то, чего не случилось.
Это чья – это месть —
это чья ж эта милость?
Там, где пение есть
горло и отворилось.
Значит – Глория нам!
Пусть и вечная память.
Пусть не по именам
станут в честь горлопанить.
Жаль – нельзя только нам
глянуть по сторонам —
негде голосу падать.
Последние куплеты для Аглаи
Не станет мне опять
любовь и непечаль,
а встанет черт зиять
у левого плеча,
где родинки печать,
где пляшет луч луны,
чтоб сердце отличать
от четной стороны.
А станет мне печаль.
А к полночи тоска
цитаткой про – проверещать
возьмется у виска,
прильнет
