храп разбудил Глафиру. Она зевнула и хотела потянуться, да не тут-то было – у нее отсутствовали руки! Мало того, не было и ног! Любуясь своим закрученным в спираль телом, Макакина зашипела и окинула взглядом реанимационное помещение. На стуле дремала медсестра. Старясь ее не разбудить, жертва врачебного произвола выползла из палаты. Больше Глафиру никто не видел. Бенедикт Семенович знал о ее коварстве не понаслышке и клинику не покидал. При себе он носил парабеллум, заряженный ядовитыми пулями. Голова Ребиндера переехала в его кабинет.
Вечерами коллеги беседовали о новейших медицинских разработках и подыскивали для Якова Петровича донорское тело.
Виражи эволюции
I
Тишина стояла в доме банкира Мотыльковского. Было слышно, как колотилась об потолок шальная бабочка, залетевшая невесть откуда. Роняя с ажурных крыльев пыльцу, она постепенно выбивалась из сил. Если не смотреть вверх, то по звуку казалось, будто на пол капает вода. Плотно зашторенные окна не пропускали в комнату солнечный свет, и спальня нежилась в сумраке.
Ближе к полудню Анастасия Филипповна проснулась. Не открывая глаз, прислушалась к агонии насекомого, затем – к про-цессам внутри своего организма. Распирало живот и тошнило.
«Неужели отравилась? Или простыла, купаясь в пруду? Интересно, может ли мутить от простуды?» – не найдя ответа, барыня позвонила в колокольчик, висевший над кроватью, и изобразила предсмертные муки.
– Аглашка, сбегай за доктором, худо мне! Да поторапливайся, не ровен час, помру!
Губастая девка приподняла подол сарафана и кинулась исполнять указание. В ожидании доктора барыня пробовала отвлечься чтением «Картин супружеской любви» Венетта, но омерзительный комок подкатывал к горлу и не позволял сосредоточиться на сюжете. Мысли перескакивали с описания литературных персонажей на бурю в животе.
Послышались торопливые шаги. Дверь в спальню распахнулась, и на пороге появилась запыхавшаяся служанка. Она утерла нос и доложила:
– Лекарь прибыл! Изволите пригласить?
– Приглашай, дура! Могла бы и не спрашивать! – Мотыльковская картинно развалилась на кровати, по шелковой подушке рассыпалась копна соломенных волос.
Взору Лукьяна Спиридоновича Говядина, известного всей округе медицинского светила, предстала изможденная страданиями женщина. Она прерывисто дышала, прикрыв глаза рукой. Из золоченой клетки ей сострадала канарейка. Говядин уселся на кровать и достал из саквояжа стетоскоп.
– Надобно мне вас послушать. Сердце, легкие…
– Извольте! – сказала барыня и откинула одеяло.
Обнаженное тело с двумя упругими, колыхающимися от дыхания холмами привело доктора в состояние экстаза. Приоткрыв рот, он заворожено смотрел на грудь молодой женщины. В его плешивой голове бегали сумбурно-похотливые
