отводит глаза, потом вдруг резко поднимает руку к козырьку, и подмигивая Лане, скороговоркой выпаливает:
– Сверните в переулок, направо. Так короче. Сейчас пробки, а там можно проехать. Навигатор есть? Включите. Не сдавайтесь. Он Вас любит. Остальное – семечки. Знаю по себе.– Капитан опять подмигивает, и тут я вижу, что глаза – смеются. Они умеют смеяться? Здорово!
– Спасибо! – Нежно бормочет фей, резко набрав воздуху в грудь. И машина рвет с места в нежно – серую пелену, вдаль от того места, где сейчас неслышно рыча прирученным псом со вздыбленной шерстью в снежных комьях и колкости, сидела, цепко и упруго, смерть.. У нее бездонные, темные глаза и в них кипящее серебро, шуга наледь еще не замершего залива, Невы, стянутой гранитными браслетами набережных и мостов… Мы пролетаем переулок и еще часть автострады как стремительный экспресс. У подъезда маячит фигура в распахнутом пальто. Мишкины вихры, смешки, сигарета, вода от “ Аrmani», небритость щек, к которым тотчас приникает фей.
– Миша, зачем на холоде? Без шапки… Простынешь ведь!
– Встречаем – с, my lady!20 – Мишка насмешливо гнет бровь. Рука незаметно и бережно охватывает ее локоть.
– Привет… Чего так долго, королева? Опять белье в бутике выбирала два часа? Или духи? Ну, ну. Капризы Вашей милости составляют наше счастье! – Губы Ворохова легко скользят по синим прожилкам ее запястья, взгляд тотчас улавливает хрупкую беззащитность тонкой шеи и устремляется к кому шарфа в кровавых пятнах в моей руке. Говорить взглядом – давно усвоенный нами стиль и манера. Без точек, запятых. Пауз и тире.
У двери парадного спокойно стоит Анюта в лисьей ротонде, накинутой поверх строгого, серого с переливами костюма. Полудлинная юбка, шлица, брошь – запонка, в виде фрегата в лацкане. Должно быть, недавно – с лекции. Мимоходом касаюсь губами виска. Стучит пульс. И у нее – пульс… Черт! Жизнь. Вся наша жизнь – ритм пульса.
– Грэг, что? Что сказали? Долго Вы.. Очередь? Что?
– Ничего. Гемоглобин – статик – 70. Выше нельзя… У нее рвота в машине. Скажи Мишке, салон..
– Потом. Ерунда. Вымоет. – Аня чуть склоняет голову к двери парадного, распахивая ее шире и не обращая внимания на сигналы домофона. – Ланочка, тихонько, ради Христа! Миша, держи. Тут лед.
…Но Лана словно бы и не слышит последних слов. Зябко поводя плечами, пританцовывая, летит к лифту, и едва отворяются двери, вбегает в холл, навстречу белому облаку в синем вязаном платьице – матроске, с корабликами на вороте и карманах.
– Мама, мамуся приехала! Мамочка моя… А я тебя жду – уу. Весь альбом уже кончился, и Тотоша чай выпил, а тебя нет все, пробки, да? – Детские мягкие ручки обвивают Ланочкину шею.
Томительно пахнет в холле леденцами, свежим апельсином и почему то странно – малиной. Свежей малиной.
– Детка моя, солнышко. Скучала без меня, да? Ласточка, бантик какой у тебя! Очень красиво. Ручки мой, сейчас обедать пойдем же, да?
Здесь в значении – госпожа, властительница. (англ.) автор
