г – ветхие домишки, искривленные стволы деревьев, чахлые кусты – точно пропиталось влагой. Мир стал похож на губку. Ткни пальцем, и засочится гнилая вода.
Город спал. Мрак поглотил его, и создавалось впечатление: мрак никогда не рассеется. Редкие тусклые фонари только усиливали это впечатление. Пронизанный струями дождя свет ядовито-желтыми столбами падал на мокрый асфальт и тьму не только не рассеивал, но делал ее еще более густой и вязкой. Все словно вымерло. Возможно, где-то на центральных улицах и была жизнь. Там, разбрызгивая лужи, мчались автомобили, спешили, мечтая поскорее укрыться под теплым кровом, редкие прохожие, но здесь, на окраине, царила мертвенная тишина.
Неожиданно забили городские куранты. Их далекий, но отчетливый, слегка надтреснутый звук только усиливал ощущение тоски и неведомой опасности. И еще он словно подавал некую команду ночной нежити, гнездящейся в потаенных углах, в щелях и трущобах.
…Восемь, девять, десять… Удары курантов, как огромные гвозди, вколачивались в печальное безмолвие. Замер дребезг последнего, и вновь на окрестности опустилась тоскливая тишина. Но все вокруг тотчас ожило, наполнилось едва различимым движением, странными звуками, бледными тенями. В конусе фонарного света мелькнуло нечто бесплотное, словно мазок акварели, раздался едва слышный звук – не то треск сломанного сучка, не то щелканье чьих-то мертвых челюстей. С расположенного неподалеку старого кладбища поползли по вязкой почве клочья тумана. Где-то неподалеку протяжно завыла бродячая собака…
Реальность на глазах превращалась в кошмар. Или это только казалось воспаленному воображению?
Девушка беспокойно ворочалась в своей узкой кроватке. Она никак не могла заснуть. Часы уже пробили двенадцать, а сон все не шел. Несколько раз она поднималась, бродила в потемках по своей довольно тесной квартирке или стояла возле окна, всматривалась во тьму, сквозь потеки воды пытаясь разглядеть, что делается снаружи. Однако там ничего не происходило. По-прежнему шел унылый дождь. Налетавший время от времени ветер тряс росшее во дворе дерево, стучал его ветвями по внешней стороне стены, бросал в оконные рамы пригоршни мокрых листьев. Фонарь словно освещал дно заросшего тиной аквариума.
Девушка снова легла. Мысли вяло шевелились в ее головке. Неожиданно вспомнились не раз слышанные в детстве истории про заложных покойников,[1] которые в такие вот ненастные ночи поднимаются из своих могил и бродят в потемках в поисках жертв, чаще всего таких, на которых нет креста.
Давным-давно заброшенное кладбище находилось совсем рядом, через дорогу, и потому окрестные ребятишки в теплое время года частенько лазали меж древних покосившихся от времени памятников и черных крестов. Все вокруг густо заросло сиренью, акацией и шиповником. В июне, да и позже, здесь стоял столь сильный аромат цветущих кустов и трав, что у иных кружилась голова и им становилось дурно. Но ребятишки объясняли это состояние вовсе не действием цветочных флюидов, а происками нечистой силы, старающейся усыпить человека, а затем увлечь несчастного в царство мертвых. Однако несмотря на некоторые опасения детей все же влекло сюда. Возможно, именно по причине причудливого сочетания могучих жизненных сил, выражавшихся в буйном цветении, и одновременно в осязаемом присутствии смерти.
В глубине кладбища, среди прочих, стоял склеп, кирпичные стены которого были обложены плитами черного мрамора. Чугунные двери склепа наглухо запечатывали огромные ржавые замки, но и без них обычным путем внутрь, казалось, невозможно попасть, поскольку двери были не то заварены, не то заклепаны. На одной из наружных стен имелась плита, на которой потускневшими золотыми буквами было выбито, что здесь покоятся члены семейства баронов фон Торн. Всего имен имелось десятка два. Среди фон Торнов присутствовали действительные статские советники, полковники и даже некий адмирал, но ребят больше всего привлекало одно имя, и отнюдь не мужское. Где-то в середине списка усопших можно было прочитать:
«Девица Амалия фон Торн
Мир ее праху».
Судя по дате смерти, выходило, что девица Амалия погребена в данной усыпальнице в первой половине девятнадцатого века. Когда же конкретно, оставалось неведомым, поскольку последняя цифра в дате была почему-то тщательно сбита. Вот про эту-то фон Торниху и рассказывали всякие ужасы. Говорили, будто бы она была ведьмой, по ночам выбиралась из родового замка, бродила по улицам, нападала на запоздалых прохожих, а то забиралась в дома, где имелись маленькие дети, и пила кровь младенцев. Родители несчастных малюток спали при этом непробудным сном и не могли прийти на помощь своим чадам. По другим, более правдоподобным сообщениям зловредная Амалия ведьмой вовсе не являлась, а была отравительницей, из зависти умертвившей по очереди двух своих старших сестер ради красавца-жениха, к Амалии же никто не сватался по причине ее мерзкого характера и сильной близорукости. Как бы там ни было, девица фон Торн тоже скончалась неестественной смертью. Не то ее
Заложные – покойники, опасные для живых, умершие неестественной смертью: убитые, самоубийцы, опойцы, утопленники, погибшие неожиданно вследствие какого-то несчастного случая, до срока, предназначенного при рождении. Они постоянно являются живым, пугают, покушаются на их жизни. («Русский демонологический словарь». СПб., 1995).
