диагноз поставить не могли и утверждали, что им нужна по крайней мере неделя и новые анализы крови.
Маша по-настоящему страдала. Ей, наверное, было очень страшно. С ней ведь раньше никогда ничего такого не случалось. И, что поразительно, она изо всех сил старалась ни на что не жаловаться. Она терпела.
Я ее спрашивал, что у нее болит, но она только вздыхала. Мне казалось, за два дня она повзрослела на два года.
– Попробуй уснуть, Маша, – говорил я.
Она смотрела на меня снисходительно, слишком по-взрослому, и ничего не отвечала. Мне от этого самому становилось страшно.
– То, что болит, не дает мне закрыть глаза, – наконец сказала она.
Она сама не могла даже повернуть голову. Она только вскрикивала, если у нее это получалось непроизвольно.
В какой-то момент она подозвала меня к себе – плавным взмахом ресниц.
– Папа, – слабым шепотом сказала Маша. – И не покупай Ване жвачки. Он ее глотает.
Это прозвучало как завещание.
Нет, это, конечно, слишком. Была в этих словах искренняя забота старшей сестры о младшем брате. Она давала понять, что до сих пор эта ситуация была у нее под контролем, а теперь она ослабла настолько, что сама ничего гарантировать не может, и Ваню теперь убережет только такой радикальный и, по сути, варварский способ решать проблему.
Но было в этой просьбе и предостережение – не покупать Ване жвачку без нее, Маши. Вид Вани, в одиночку жующего (вернее, глотающего) жвачку, безусловно, нервировал ее больное воображение.
Дней через пять после начала болезни она приподнялась с кровати и сказала, что хочет проводить меня до лифта. Она всегда так делает, когда здорова. Я понял, что девочка, кажется, и в самом деле начинает выздоравливать. Кровно заинтересованный в таком поступке, я хотел помочь ей встать, но она категорически отказалась и поднялась сама. Идя к выходу, она шаталась, но снова отказывалась от помощи. Потом она еще минуту стояла у открытой входной двери, пока не приехал лифт. Потом что-то прошептала и из последних сил махнула рукой. Эту картину я не забуду уже никогда.
Вечером я привез ей сразу четыре фильма про Барби. Их дала ей посмотреть ее подружка Алиса. Это был лучший подарок на Пасху. Это было все, что Алиса могла сделать для Маши в такой момент. Она отдала самое дорогое, что у нее было. И то ее родителям пришлось постараться, чтобы убедить ее сделать это. И она, конечно, дала только посмотреть, а не насовсем.
Когда я, торжествуя, внес в Машину комнату эти четыре фильма, она ахнула.
– Мама, посмотри!.. – прошептала девочка.
– Это тебе Алиса передала, – сказал я. – В честь Рождества Христова.
– Спасибо, Алиса, – шепнула Маша.
– Посмотреть дала? – озабоченно спросила меня жена, лежавшая рядом с девочкой. – Ты сказал, что мы обязательно вернем?
Маша перевела взгляд с мамы на меня.
– Папа, ведь Алиса мне это подарила, правда?
Голос ее был практически безразличен. Но в этот момент решалось многое.
