онемел и не в силах был вымолвить слова. Жрица, читающая его сердечную тайну и заметившая его волнение, вновь заговорила: «Ты хочешь знать, о чем думает та, что создана была для тебя природой и которую разлучил с тобой человеческий неправедный закон, будь спокоен. Настанет день и, возможно, он близок, когда ты еще раз увидишь ее, еще раз со слезами падешь к ее ногам. Но тебе еще предстоит действовать, ты должен стать примером, должен доказать миру, что армянский народ не жалок, что ему присущи добродетели, которыми гордятся те, кто кичится именами своих предков. Иди, пред тобой открыто великое – поприще, грядущие бедствия будут ужасными, крепись, ибо близок день, когда будут трещать щиты, ломаться копья и мечи. Иди, воин народный, и да помогут тебе силы небесные!»
Облако благоуханий вновь окутало треножник, светильники погасли, и Овнан, лишь слегка ободренный последними словами жрицы, ощупью стал искать во мраке выход. Кто-то взял ею за руку.
– Следуй за мной, Овнан, – сказал знакомый голос.
И они зашагали во мраке по той же дороге, которой пришли. Старый жрец довел его до выхода из пещеры. Наступило утро, и все вокруг было освещено солнцем.
– Иди, сын мой Овнан, и да помогут тебе силы небесные, – сказал старец и скрылся во мраке пещеры. А Овнан, обессиленный, пройдя немного, очнулся и узнал развалины Аштишата23.
Древняя языческая вера, исчезнувшая с лица армянской земли 550 лет тому назад, казалось, еще жила невидимая под землей.
Глава четвертая
Князь Арцруни
Оставим Овнана у могилы Саака Великого, среди руин Аштишата, в глубоком раздумье о родине, о собственной судьбе, в поисках пути, по которому надо ему идти, и вернемся к князю Гургену Арцруни, к чудесному витязю того времени и, как ни удивительно, пока неизвестного никому.
Князь Гурген, волею судеб отпрыск двух благородных фамилий (со стороны матери он происходил из рода Мамиконянов), делал им честь своими личными качествами. В беседе с Овнаном он не смог, скорее не захотел ему ответить, когда тот бросил тяжкие обвинения потомкам нахараров.
Отъехав от Муша, Гурген еще долго возвращался мысленно к тому, что говорил этот простой человек из народа. Посредине слова Овнана еще звучали в его ушах.
«Нет, это не простой человек, – думал о нем Гурген, – и он имеет право быть нами недовольным… А мы, разве мы не имеем права роптать? Есть ли князь, который не подвергался удару меча, измене, козням, ограблению со стороны такого же, как сам, азата? Разве мой отец не погиб от руки своего же родича Арцруни, и все мое наследство не перешло к ним? Кому же мне тогда жаловаться? Вот уже восемь лет, как я скитаюсь по свету, покинув свой родной Васпуракан. И что я видел за это время? Повсюду тот же звероподобный человек, злой, льстивый, завистливый, безжалостный, чванливый в удаче, подлый в беде, словом, не человек, а жалкое животное.
Видел я недавно с парапета Манвела Мамиконяна, бежавшего
Аштишат – древний город на берегу Арацани, духовный центр языческой Армении. В конце III в. н. э., при утверждении христианства, храмы Ваагна, Анаит и др. богов были разрушены.
