правду. Сердце ее не билось, и грудная клетка больше не издавала ритмичных движений.
Только сейчас он заметил, что ее правая рука все еще сжимала какую-то белую бумагу. Словно раскат грома его сознание пронзила чудовищная догадка. Поверить в нее его сознание противилось всеми силами, но и отрицать ее было невозможно. В эпоху повсеместного использования электронных сообщений и писем, обычную белую бумагу с рукописным или машинным текстом использовали только в крайней необходимости изложить что-то личное и чрезвычайно важное. Бумага была сложена вдвое и на второй его стороне виднелся символ ОДО. Вернону было достаточно прочитать всего одну строку, чтобы осознать, что именно содержало сообщение, и что могло послужить причиной трагической смерти его матери. Письмо, подписанное генералом Майерсом, сообщало о смерти ее сына.
Глаза Элианы были все еще открыты, и не в силах сдержать слезу, он протянул к ней большой и указательный палец, чтобы сомкнуть ее веки.
Успев отвыкнуть от чувства физической боли, Вернон вдруг ощутил невероятный скрежет в глубинах своего сердца. Словно тысячи ножей одновременно вонзились в его сердце, не оставляя ему ни единого шанса сохранить самообладание. Он испустил невероятный крик отчаяния. Сила его была так велика, что казалось услышать его можно было бы и с расстояния в несколько кварталов. В тот момент он снова осознал насколько невыносимой может быть душевная боль, по сравнению с любой другой, которую способно ощущать живое существо.
– Видишь, они будут продолжать убивать пока ты не остановишь их, – послышался женский голос. В комнате незаметно появилась Юлия.
– Как ты нашла меня? – огрызнулся Вернон, узнав ее по голосу и даже не потрудившись повернуть головы.
– Я знаю о тебе больше, чем ты можешь себе представить, – спокойно ответила она. Переведя взгляд на лежавшую без движения Элиану. Взгляд Юлии должен был бы наполниться оттенками сочувствия или хотя бы сострадания, однако этого не происходило. Она сохраняла холодность даже в столь трагический момент. Вернон в порыве невероятной горести прижал руку матери к своему сердцу и в тот момент был бы готов отдать ей всю свою жизненную энергию, чтобы возвратить ее. В этот момент в его памяти словно раскадровкой к художественному фильму пробежали все те дни, часы и минуты, когда они были вместе. Ее всегда доброжелательный взгляд, ее ласковые слова, которые она никогда не изменяя себе произносила в конце каждой их размолвки, тепло ее рук, которыми она согревала его в холодные вечера, все это ускользало от него, удалялось в бескрайний мир невозвращения.
– Не расстраивайся так, Вернон. Едва ли она обрадовалась бы увидев тебя таким, как сейчас.
Слова Юлии прозвучали так цинично и двусмысленно, что Вернон впервые ощутил в себе невероятный порыв причинить ей адекватную боль. Нечувствительность к боли физической, похоже, сделала его еще более восприимчивым к другой ее грани, боли душевной. Он резко поднялся на ноги и, выхватив катану из ножен, приставил
