Самая страшная в мире темница находилась прямо над прекрасными картинами Тинторетто, которыми был украшен потолок. Сверху вниз на собравшихся взирали герои Венецианской республики былых времен. Вельможи, входившие в Совет Десяти, хорошо знали, кто прямо сейчас страдает и молит Бога о пощаде, закованный в кандалы в каменных мешках под крышей прекрасного Дворца дожей за этими самыми картинами Тинторетто и прямо над головой богатых горожан, собравшихся в зале Большого Совета на званый пир. Очень внимательно Глафира оглядывала потолок, стараясь найти хоть какую-то надежду на спасение. Любой человек, не имеющий такой подготовки, как она, конечно, давно бы бросил это занятие. Но Глафира знала: выход есть всегда. И не отчаивалась, хотя дело принимало явно дурной оборот.
– Скажи, женщина, – спокойно, как будто ничего только что не произошло, обратился к очередной жертве Председатель. – Что ты знаешь о происшедшем в Гаэте с участием этого человека? – И указал на привязанную к стулу Глафиру.
– Я все расскажу, я расскажу, – запричитала перепуганная Мариночка. Петька в это время закрывал ладошками уши и, не мигая, смотрел на умирающего отца, распятого на кольях. – Вот этот ребенок видел ее, она была на мотоцикле. Она увезла оттуда человека. Человека с бородкой. Она разговаривала с ним. По-русски разговаривала.
Председатель заинтересованно перевел взгляд на связанную пленницу и спросил убийственно спокойным голосом:
– О чем же они говорили?
– Я не знаю, – всхлипнула Мариночка. Глафира молчала.
Где-то сзади раздался характерный щелчок бича. Платьице Мариночки косо треснуло и обнажило кровавый красный рубец на спине.
– А-а-а-а! Я честно не знаю! – закричала девушка, и уже было непонятно, кричит она от боли или от смертельного испуга. – Этот гаденыш нам рассказал только о том, что происходило, я не знаю, о чем шел разговор!
Бич щелкнул еще раз. Теперь стало понятно, что с ним так ловко управляется один из тех монахов, которые вносили в зал зеркало для Глафиры. Следом за щелчком бича опять раздался истошный вопль Мариночки, на ее спине показался второй кровавый рубец, проступивший сквозь еще один разрыв платья. Мариночка упала на пол и начала рвать на себе волосы. Ребенок продолжал смотреть на умирающего отца широко открытыми от ужаса глазами, но никак не мог закричать – крик застрял где-то в горле. Мужчина на кольях дернулся в последний раз и затих.
И тут Глафира все осознала. Выход есть! Конечно, Совет Десяти никогда не славился мягкотелостью и особой добротой к своим пленникам. Но, чтобы вот так, с ходу, умертвить одного из свидетелей, даже не выслушав его, а второго начать бичевать, ничего толком не узнав, явно разыгрывая какой-то спектакль именно для нее… Что-то здесь было не так. И теперь стало понятно что. Глафира подняла голову, решительно посмотрела в темные глазницы председательской маски и сказала спокойно, громко, отчетливо и даже насмешливо:
– Не
