Полегоньку стали расторговываться, – отвечает Марко Данилыч, разрезывая окорочо́к белоснежного московского поросенка. – Сушь почти всю продали, цены подходящие, двинулась и коренная. На нее цены так себе. Икра будет дорога. Орошин почти всю скупил, а он охулки нá руку не положит, такую цену заворотит, что на Масленице по всей России ешь блины без икры. Бедовый!..
– А насчет тюленя́ как? – спросил Доронин, прищурив левый глаз и облокотясь щекой на правую руку.
– Цен еще не обнаружилось, – преспокойно ответил Марко Данилыч, уписывая за обе щеки поросенка под хреном и сметаной. – Надо полагать, маленько поднимутся. Теперь могу тебе рубль восемь гривен дать… Пожалуй, еще гривенку накину. Денег половину сейчас на стол, останная к Рождеству. По рукам, что ли?
И протянул руку.
– А по два рубля по шести гривен желаешь? – усмехнулся Доронин, наливая другу стакан красного кахетинского.
– Успел, видно, покалякать с Веденеевым? – тоже усмехнулся Марко Данилыч.
– Успел, – подвигая гостю стакан, сказал Зиновий Алексеич.
– Значит, тюленя́ мне у тебя не купить?
– Видно, что так, – шутливо промолвил Доронин.
– Дело, – сказал Марко Данилыч. – Важный у тебя поросенок, Зиновий Алексеич!.. Неужто здесь поен?
– Московский, – сказал Зиновий Алексеич. – Где, опричь Москвы, таких поросят найти?.. И в Москве-то не везде такого найдешь – в Новотроицком да в Патрикеевском, у Гурина да в Эрмитаже, а по другим местам лучше и не спрашивай.
– Верно, – согласился Марко Данилыч. – И селедка у тебя важная… Почем покупал?
– Три целковых бочонок. Цена известная, – ответил Зиновий Алексеич.
– Ведь вот поди ж ты тут. У нас в Волге этой селедки видимо-невидимо, а такой, как голландская, не водится, – молвил Марко Данилыч.
И пошел разговор об разных разностях. Пересыпался он веселыми шутками, ясным искренним смехом, сердечностью. Лишь под конец беседы с рюмками мадеры в руках, пожелав друг другу здоровья, всякого благополучия, опять вспомнили про тюленя.
– А больно тебе хотелось поддеть нас с Меркуловым? – усмехнулся Зиновий Алексеич.
– Еще бы! – смеясь отвечал Марко Данилыч. – На плохой бы конец тысяч сорок в карман положил. На улице не поднимешь!
– Ан вот тебе и шиш, – добродушно захохотал Доронин, подняв палец перед приятелем.
– Ничего! – отшутился Марко Данилыч. – Дней у Господа много впереди: один карась сорвется, другой сорвется, третий, Бог даст, и попадется.
– А за что ж бы ты Меркулова-то обездолил? – спросил Зиновий Алексеич.
– Беды б ему от того не было… – сказал Марко Данилыч. – Убытки ум дают. А Меркулов человек молодой, ему надо ума набираться.
Потом други-приятели повернули беседу на иные дела и долго разлюбезно беседовали.
Узнав, что Дмитрий Петрович дружен с
