его из воды… Простите великодушно!.. Виноват, Марко Данилыч.
– То-то виноват!.. Из твоей вины мне не шубу шить! – вскрикнул Смолокуров. – Чтоб духу ее не было… Зá борт, назад в воду ее, проклятую. Ишь ты выдумали! Ах вы, разбойники!..
И, обругав водолива, молча перешел с Фадеевым на четвертую баржу.
– Это судак? – спросил Марко Данилыч приказчика.
– Первы три баржи все с судаком-с, – молвил Василий Фадеев.
– С соленым?
– Так точно-с.
– Бешенка где?
– На пятой-с.
– На четвертой что?
– Сушь.
– Вся?
– Вся-с.
– Коренная где?
– На шестой белужина с севрюгой, на седьмой осетер. Икра тоже на седьмой-с, пробойки, жиры, молоки.
– На восьмой, значит, во́рвань?[63]
– Так точно-с.
Замолчали и молча прошли на другую баржу… Набрался тут смелости Василий Фадеев, молвил хозяину:
– Расчету рабочие требуют, Марко Данилыч.
Промолчал, ровно не ему говорят, Марко Данилыч.
– Галдят, четвертый, дескать, день простой идет, харчимся, дескать, понапрасну, работу у других хозяев упускаем.
Опять промолчал Марко Данилыч.
– Говорю им, обождите немножко, вот, мол, хозяин подъедет, без хозяина, говорю, я не могу вам расчетов дать, да и денег при мне столько не имеется, чтобы всех ублаготворить… И слушать не хотят-с… Вечор даже бунта чуть не подняли, насилу улестил их, чтобы хоть до сегодняшнего-то дня обождали.
– Это все судак? – спросил, не слушая Фадеева, Марко Данилыч.
– Так точно-с.
– Зачем ворвань далеко поставили? С того бы краю сподручнее было.
– Не велят-с, – встряхнув волосами, молвил приказчик. – Духу, дескать, оченно много… Железняки, слышь, жалобились[64].
– Гм! – промычал Марко Данилыч. – Не отвалились бы у них носы-то. Тебе бы водяному[65] поклониться.
– Кланялся… Не берут-с, – быстро вскинув глазами на хозяина, молвил приказчик.
– Гм!.. – опять промычал Марко Данилыч. – Покажь-ка сушь-то.
– Мироныч! – крикнул Василий Фадеев ходившему вслед за ними лоцману. – Су́ши достань из мурьи каждого сорта по рыбине; и судака, и леща, и сазана, и воблы – всего… Да живей у меня!..
Ни слова не молвил, бегом побежал толстый Мироныч, нырнул в мурью и минуты через четыре поднес Марку Данилычу четыре рыбины.
Смолокуров молча осмотрел каждую, поковырял ногтями и, отведав по кусочку, поколотил каждой рыбиной о причал[66] баржи, прислушиваясь к звукам.
– Жидка! Плохо сушена, – строго молвил он Василию Фадееву.
– Солнцо́в[67] мало было, Марко Данилыч, все время дожди шли неуемные! – поникнув головой, отвечал приказчик.
– Солнцо́в
Тюлений жир.
Железный караван становят на Оке рядом с рыбным, невдалеке.
Начальник пристани.
Кол на палубе для причала баржи.
Солнечного припеку.
