что «за решеткой» примерно одинаковой. Мы так подозревали (кто «мы»? мы – это «мое окружение + я»). Потому что, может, кому-то и нравилось, как его кормили, но не мне. Но есть было можно. А кормили всем чем ни попадя – на утро обязательно каша (за исключением воскресенья – тогда по оригинальной традиции нам готовили омлет), булка с маслом и какао; на второй завтрак – бутерброд с сыром или колбасой или творог со сметаной и чай; на обед – суп на первое и что-нибудь на второе; а ужин был апофеозом всего дня. Вот приходишь ты с «прогулки по распорядку дня» в столовую, а там… в худшем случае тебя ждут селедка и винегрет или резиновые оладьи, а в лучшем – макароны с сыром или гречка с сосисками. Ну, не мне вам объяснять.
Вы можете посчитать, что все эти подробности лишние и несущественные для той истории, которую собрались от меня услышать, но уверяю вас – они необходимы. Так или иначе, постараюсь закругляться с описаниями и перейти к делу.
Хотя, когда вспоминаю все, о чем говорю в этой комнате вам спустя все это время, – до сих пор мурашки по коже, и еще понимаю, что все бы отдал порой за то, чтобы никогда не вспоминать тот абсурд, в котором я оказался. Потому что время ничего не меняет. Это меняемся мы, становясь старше, стареем, думая, что что-то значим для других.
Сидящие в комнате люди переглянулись, кто-то занервничал, начав ерзать на стуле. «Интересно, вот рассказываю я им это, вижу их наверняка в последний раз, они это все понимают, но придают ли этому значение? Или воспримут мою историю как простую байку и продолжат жить как раньше?» – думал рассказчик, прервавшись.
– Все… нормально. Мы слушаем. Я, по крайней мере, точно, – сказал невысокий парень лет двадцати пяти. Выглядел он слегка уставшим, но это была скорей мистическая усталость, – его загорелое лицо (загар его старил), светлые волосы и внимательный грустный взгляд намекнули бы вам на это.
Иногда намеки – это все, что у нас есть. И иногда их уже достаточно, чтобы понять правду. Остальные едва заметно кивали головами – либо они были заинтересованы, либо просто стеснялись уйти отсюда.
И тут, как раз вовремя, один мужчина лет сорока из присутствующих в комнате неуклюже зевнул, встал со своего места, сказав что-то вроде: «Под Амелию Эдвардс3 косишь, с ее рождественскими историями? О-очень по-южному! Скука тут у вас, лучше спать пойду» – и был таков.
Куда этот гражданин отправился, непонятно, учитывая, что за окном шел проливной дождь (и заканчиваться, видимо, не собирался), но из комнаты отдыха его как ветром сдуло. Может, и правда – вернулся в свой номер да спать лег.
Женщина пенсионного возраста слегка усмехнулась, но слушать историю осталась. Как и остальные – парень и еще две девушки, его ровесницы.
С этими двумя все было ясно – им бы только нервы пощекотать. Но реплика парня сыграла свою роль, и человек, сидящий за столом возле
Амелия Эдвардс (1831—1892) – английская писательница, работавшая в основном в русле английского рассказа о привидениях и готической прозы.
