читатель и не пытался начать анализировать. О чем беспокоиться? Ведь все совершенно понятно:
– Перешла улицу миссис Инглторп. – Чего здесь непонятного. Какое слово? Миссис Инглторп? Это женщина, которая уже три раза вступала в разговор. Это помнит каждый, а больше ничего и не надо. Как же? Ведь было написано, что она чья-то там родня, кажется. Отлично! Ведь вы это помните. Но было сказано точно, чья она родня, и беспокоит, что это не вспоминается. Значит, и не надо это помнить. Почему? Потому что специально так написано, чтобы ввести читателя в детектив.
Чтобы он понял, примирился, что его знания на каждый данный момент частичны. Именно ведь с частью знаний ведется расследование. Все-то ведь известно будет только в конце. Вот эту способность примириться с частью знаний кто-то и назвал интеллектом.
Сокращено два абзаца
Так и здесь. Если человек захочет прочитать книгу, то другой художественной литературы, кроме соцреалистической он не найдет. А она вся ерунда. Но если читать все-таки хочется, то этот человек, как и раньше, продолжает верить:
– Ну, может все-таки попадется что-нибудь хорошее. Может быть, когда-нибудь.
Сокращено 3 страницы
Почему нельзя говорить нормальным человеческим голосом? Например, вот так: «Последней и первой по-русски радио-публикацией Иосифа Бродского у нас было эссе, которое вы сейчас услышите в переводе Александра Сумеркина и чтении Дмитрия Волчека.
Итак, – заканчивает Сергей Юрьенен, – Иосиф Бродский. «Трофейное».
И начинает Дмитрий Волчек:
«В начале была тушенка…»
Когда потом я вспомнил это эссе, я думал, что его читает сам Бродский. Вспоминался именно его голос. Ставлю кассету, оказывается, читает Дмитрий Волчек. Вот это чтение. Магия какая-то.
Сокращено четыре абзаца
Только здесь совершенно разное занижение. Агата Кристи занижается до своего мнения. Она решает думать по-своему. Считает, что возможно, если так сложились обстоятельства, работать кухаркой и считать, что очень важно, эту работу не хуже работы академика.
Сокращена 1 страница
Когда главного редактора, или заместителя главного редактора – не помню сейчас точно, потому что это было несколько лет назад – американского журнала «Ньюйоркер» спросили, почему они печатают только один рассказ в номере, а не два, как раньше, он сказал поразительную вещь. Сказал, что нечего печатать, некому писать, все ушли в телевидение, в кино.
Что же происходит? Он сказал, что раньше за произведениями Сэлинджера выстраивались очереди у киосков, ждали продолжения. Чего же они ждали?
Я читал роман Сэлинджера «Над пропастью во ржи». Это было какое-то откровение: как роман Хемингуэя «Острова в океане», когда я первый раз прочел эту книгу.
Я
